Горменгаст
Шрифт:
Он тут же быстро опустился в раскачивающуюся лодку. Помимо его собственных движений, лодку раскачивали волны, которые стали проникать даже через довольно узкое отверстие окна.
Почему он все-таки не попробовал открыть дверь! А теперь уже поздно! Люди, находящиеся над ним, тут же услышат подозрительный шум внизу! Щуквол оказался в западне. Он не сводил глаз с яркого желтого света, проникающего в окно. Волна, сильнее предыдущих, ворвалась внутрь, сильно качнула каноэ и презрительно разбилась о стену. Темная комната наполнилась плеском воды, особенно гулким в пустом помещении. В этом звуке было что-то холодное и жестокое. А затем Щуквол расслышал шипящий звук вновь начавшегося дождя.
Однако нельзя было сказать, что он терял надежду, ибо нельзя терять то, чего не имеешь. Щуквол не мыслил такими категориями, как надежда. Он настолько был поглощен тем, что ему следует делать в следующую секунду, что просто не мог представить себе ситуацию, в которой бы почувствовал, что все потеряно. К тому же в своей чрезмерной гордости он видел в том, что его окружало со всех сторон такое количество людей, дань уважения, которым почтил его Горменгаст. И происходящее было вовсе не установленным ритуалом или обрядом — это было нечто новое, оригинальное, организованное специально для него.
О, сколь восхитительным и необычным было зрелище сотен лодок, осиянных огнями! И возникло оно само по себе, никто его не планировал и специально не организовывал, не репетировал. Оно было вызвано необходимостью — необходимостью, проистекшей из страха перед ним, Щукволом! Но к этим чувствам тщеславия и гордости примешивалось у Щуквола и собственное чувство страха. Нет, не страха перед людьми, окружившими его со всех сторон, а подсознательного страха перед огнем. Именно свет, отбрасываемый множеством факелов и фонарей, вызвал у «пегого зверя» волчий оскал и заострил его осторожность. Воспоминание о том, как он чуть не погиб от огня в объятиях пылающего Баркентина, жило в нем постоянным язычком пламени, которое разгоралось всякий раз, когда Щуквол видел поблизости от себя открытый огонь, и настолько повлияло на его разум, что при появлении огня грозило перерасти в безумие.
Он ожидал, что теперь в любой момент в окне появится нос лодки, расталкивающей волны озаренные пляшущим светом — а может быть, и несколько лодок сразу перекроют отверстие окна. И раздастся чей-нибудь голос, зовущий его.
Некоторые лодки приблизились столь близко, что при свете множества светильников можно было узнать людей в них.
И тут снова над головой раздались шаги. Щуквол поднял глаза к дощатому потолку. Любое движение теперь требовало осторожности — усиливающиеся волны сильно раскачивали каноэ.
Когда его взгляд опустился с потолка, он увидел то, на что раньше не обращал внимания — своеобразную полку, которую образовывала каменная перемычка, уложенная над окном. И Щуквол тут же понял, что она достаточно широка, чтобы он смог на ней разместиться. Если разыграется шторм, то он может рассеять лодки, но, с другой стороны, его враги не будут терять больше времени и начнут действовать. Время не играло на руку ни ему, ни его врагам. Скорее всего, они попытаются проникнуть в комнату прямо сейчас.
Но забраться на перемычку, где темнота было особенно густой, было делом непростым. Щуквол встал в лодке во весь рост, передвинулся на нос, так что корма задралась вверх и торчала из воды. Одной рукой он ухватился за одно из стропил потолка, низко висящее над водой, а другой — стал ощупывать край перемычки. При этом ему приходилось удерживать каноэ рядом со стеной, а волны раскачивали лодку все сильнее. Следовало так расположить лодку, чтобы ее не заметили снаружи. Мускулы Щуквола были напряжены до предела — он стоял под углом к воде, его руки хватались за стропило и перемычку, лодка плясала под ним. Брызги обдавали его с головы до ног.
Наконец Щукволу удалось нащупать нечто такое, за что он мог крепко ухватиться правой рукой —
Но Щуквол был упорен как хорек, очень медленно и осторожно он поднял правую ногу со дна каноэ и уперся коленом в небольшой выступ на стыке блоков, окаймлявших окно. Каноэ торчало из воды почти вертикально, вздыбившись под давлением левой ноги, упиравшейся в его носовую часть. Лихорадочно работающий мозг принял неожиданное решение — он опустил левую руку державшуюся за стропило, и, ухватившись за корму каноэ и подняв левую ногу, приподнял легкую лодочку над водой. Теперь одной рукой он держался за перемычку, запустив пальцы в трещину, а второй — держал каноэ так, чтобы оно не попадало в полосу света, лившегося сквозь окно. Правое колено, упертое в стену, ныло, а левая нога болталась над водой как мертвая.
Несколько секунд Щуквол оставался в таком положении, пот заливал его красно-белое лицо, мышцы всего тела, казалось, вопили, взывая к освобождению от такого страшного напряжения. Щуквол даже решил, что ему ничего другого не остается, как разжать руку и как дохлая муха со стены свалиться в воду, но тогда его тут же заметят, выловят, втянут в какую-нибудь лодку.
И несмотря на боль от напряжения во всем теле, убийца стал подтягиваться вверх на одной руке, пальцы которой вцепились в края трещины в перемычке. Постанывая, как грудной ребенок, подвывая как больная собака, Щуквол втягивал свое тело наверх, помогая себе коленом и слегка разворачиваясь, чтобы пустить в дело вторую ногу. Но носок туфли скользил по стене, не находя никакой выбоинки или выступа, о которые можно было бы зацепиться.
Щуквол, охваченный отчаянием, опять решил, что не выдержит напряжения и рухнет в воду. Его взгляд, безумно бегавший по сторонам, натолкнулся на большой ржавый гвоздь, торчавший из ближайшего к нему стропила потолка. Однако Щуквол не сразу оценил его возможную полезность и отвел взгляд. Гвоздь выплыл из поля зрения, но остался в глубине сознания, в которой принимались решения, не сразу осмысляемые на верхних уровнях. Но если разум и не реагировал, рука, словно сама зная, что ей делать, пришла в движение. С некоторой оторопью Щуквол увидел, как его рука — вот эта, его левая рука — поднимается и тянет за собой каноэ. Вот каноэ уже на уровне его головы, вот оно уже выше головы, вот рука цепляет нос каноэ на гвоздь, как цепляют одежду на крючок вешалки. Как только рука освободилась, она перебросилась на помощь правой и пальцами вцепилась в края трещины рядом. Теперь без особого труда Щуквол залез на перемычку и, вытянувшись, замер.
Золотые языки света тем временем все глубже проникали в комнату. Щуквол лежал на каменной полке лицом вниз. Отдышавшись, он стал осторожно опускать голову, чтобы выглянуть в верхний угол окна. С внешний стороны в этот угол нависало несколько ветвей мертвого плюща, и хотя они несколько мешали обозрению, но, с другой стороны, создавали прикрытие, сквозь которое, оставаясь невидимым, Щуквол мог следить за всеми перемещениями и приготовлениями своих врагов.
Опуская голову все ниже, он наконец увидел их. Окно окружали плотные ряды лодок, находившихся уже на расстоянии не более четырех-пяти метров. Они взлетали и опускались на разгулявшихся волнах. Хлестал дождь, мелкий и злобный. На ближайших лодках Щуквол смог даже рассмотреть лица; при свете фонарей и факелов было видно, что они мокрые, словно лоснящиеся.