Горнорабочие
Шрифт:
Лес стал реже и реже - и вдруг его как будто отрезали, как ковригу хлеба: налево, в пространстве на две версты, глазам представляются небольшие насыпи, имеющие вид невысоких холмов с каменисто-серою почвою, обвалы; ямы без воды и полные воды, какие-то не то колодцы, не то провалы с прогнилыми срубами, досками, - и все это так перемешано, как будто здесь было или землетрясение или, для чего-то неизвестно, здесь рыли и копали землю. Вон недалеко семь человек рабочих выползли из-за оврага с топорами, спустились к колодцу и давай добывать лежащее около него толстое бревно. Это прежний рудник. Около дороги, по которой шел Гаврила Иваныч, вся земля изрыта, и земля не обваливается пока, вероятно, потому, что ее там держит что-нибудь, но зато посмотрите направо: там на целую версту в
За этим местом опять идет небольшой редкий лес, около дороги и в лесу лежат бревна, горбины, в лесу в разных местах пилят бревна. Наконец, и Петровский рудник. На окружности десяти верст земля то изрыта, то представляет собою гряды с землею, наваленною в большие кучи, - насыпи с глинистою и песчанистою землей. Между этими насыпями в некоторых местах положены доски, по которым ползают мальчики и мужчины с тачками, наполненными землей, смешанной с рудой. Идут они и заворачивают в разные стороны, и вываливают эту руду к большой, высокой квадратной насыпи, имеющей вид горы, огороженной слегка заплотом из досок. Это рудный двор. Около этой горы стоят весы и восемь телег, запряженные лошадьми. Рабочие накладывают руду на весы, потом кладут руду в телеги. Токменцов выкурил около них трубку, потолковал и пошел. Дальше опять мальчики таскают куда-то землю направо и скрываются за насыпями. Но не все это пространство без леса было завалено землей и изрыто. Было много ровных мест, гладких, на которых росла трава и щипали траву лошади; но зато на этих местах кое-где были вбиты столбы с зарубинами и крестика ми, означающими, что здесь под землей кончается шурф, или предполагается быть прорытой шахта. В некоторых местах рабочие работали: что-то рубили, тесали и везли на лошадях бревна из лесу. В одном месте стоит большое деревянное строение - это изба для рабочих. Рабочих было здесь много, все они что-нибудь да делали: то таскали горбины, то везли бревна к пильщикам; которые пилили бревна у дороги, то везли землю и руду. И все они были в поту, черные, как трубочисты, заваленные в грязи. Впереди большая гора, обросшая лесом. Около этой горы тоже навалены большие кучи, видятся какие-то шесты, дым. Еще далее, ближе к горе, версты на две от нее направо, недалеко от дороги, между двумя насыпями, вбиты в землю четыре сваи с крышей. Около них суетится десять человек рабочих. Половина из них вертят ручки от двух валков, вделанных поперек свай, на один валок навертывается веревка, с другого болвана веревка спускается в яму, похожую на колодец, с срубами и имеющую пространства два квадратных аршина, - это шахта, а сваю с болваном называют воротом, рабочих воротовыми. Между валками от перекладины на потолке идет в шахту веревка; по этой веревке спустились вниз двое. Подняли из шахты бадью с землей, высыпал ее на поверхность земли. Двое рабочих делили эту землю лопатами надвое и накладывали ребятам в тачки. Из ребят одни сваливали в стороне землю, а другие везли к рудничному двору руду.
Рабочие подняли одну бадью, в ней стоял мальчик лет шестнадцати, бледный, в грязной рубахе.
– Крепи подайте!
– проговорил он, и его опустили в шахту. Потом, поднявши обе бадьи поставили их около ворота.
Под горкой налево лежали горбины. Четыре человека бросилось к ним и по веревке стали легонько спускать их в шахту. Спустили штук восемь.
Подошел к шахте штейгер.
– Стой, стой! будет… - крикнул он и затряс веревку свистнул в шахту. В бадье подняли одного рабочего.
– Ломайте ворот. Выходите из шахты!.. Спусти эту бадью, черт!
– крикнул он на одного рабочего и ударил его по плечу. Пришел Парамонов, нарядчик. Бадью с рабочими опустили назад.
– Ты што это смотришь? Ведь это без руды - глина!
– Я нарочно велел…
– Велел… Черт! Шевелись: вели Егорьевскую шахту разрывать! Живо! Эй!
– кричал он рабочим, стоящим у ворота, -
– Вот.
– И Парамонов указал на кучу налево с железной рудой.
– Да ведь медную руду-то приказано. Ну? что ты смотришь, харя. Ей-богу, я на тебя пожалуюсь.
– Что же я-то сделаю? Больно прыток.
– Ты должен в другое место копать!
– Не сердись, егоза. Поди-ко, покопай ее!
– Молчать!..
– Эй вы, черти! Убьет!!
– крикнул один рабочий, бежавший от горы, и скрылся за ближнею насыпью.
Вмиг все прилегли на землю, все стихло вокруг; пильщики тоже соскочили с козел и прилегли на землю. Через две минуты раздался ужасный треск и гул, какого не бывает даже от грозы, точно из ста пушек враз выстрелило под самым ухом; еще раздался треск, но потише. В человеке, не видавшем подобных вещей, это произвело бы величайший ужас. Люди встали бледные, горы не видно - все застлало дымом. Немного погодя стало яснее видно предметы; направо от горы отломилась огромная глыба.
– Ладно как ее хватило!
– Небось пороху-то дивно сожрала.
– Вот благодать-то опять руды. Гли; какая та часть-то!
– говорили рабочие.
– Эй! все ли целы?
– крикнул штейгер, ставши на одну высокую кучу земли.
– Никитину, гли, руку оторвало,- сказал один рабочий, стоявший в числе прочих на другой насыпи.
– Черт!!
– и штейгер плюнул.
– Парамонов, пошли к горе тридцать человек новых. Везите туда лес! Ребята, с тачками туда!.. Копайте штольни!..
– И штейгер пошел распорядиться, а Парамонов исполнял приказание. Рабочие не знали, за что взяться.
Вдруг раздался звонок в колокол, находящийся на рудничном дворе. Это означало время ужина и ночную смену. Один рабочий крикнул, что есть силы, нагибаясь до половины в шахту: шабаш!
Повыползли из земли рабочие, в рубахах и штанах, загрязненных донельзя, уселись они около тех мест, где работали, достали из-под досок свои узелки и стали есть ржаной хлеб, приливая водой из бадей, в которые вливали воду из насосов. Поели; кое-кто покурил трубки - и, сменившись, стали опять работать: те, которые работали в шахте, стали работать на поверхности, а некоторые, за провинку, пошли работать в шахту. Во время ужина производилась расправа: по приказанию штейгера наказали двух рабочих и четырех подростков за то, что штейгер застал их до ужина не работающими, а спящими у старых закрытых шахт.
Опять началась работа. Гаврила Иваныч пошел к Егорьевской шахте с двадцатью рабочими. Всем им выдали инструменты: кайлы, лопаты, топоры, три фонаря с сальными свечами.
– Спускайся, Гаврила, - говорил один рабочий Гавриле Иванычу.
– Сам спускайся: она ведь одиннадцать сажен, а смотри, срубы-то какие.
– Ну-ка, стройте бадью, я тожно слезу, - сказал другой рабочий, снявши зипун и бросивши его около шахты.
Наладили бадью: рабочий залез в бадью, одной рукой держась за веревку, другою держал шест. Ворота здесь не было.
– Ну-ну, спущай! Вали!
– кричал рабочий; его спускали полегоньку.
– Тяни!
– услыхал из шахты один рабочий, нагнувшийся до половины в шахту.
Когда бадью с рабочим притянули кверху, он сказал: - воды много.
Пришел Парамонов, который был начальником на этом руднике.
– Сажень воды-то, - сказали ему рабочие.
– Ах, будь он проклят, этот Подосенов. Ну, што я стану делать? Выручайте, братцы!
– Качать надо, да толку-то что?
– сказал Токменцов.
– Да этта и руды-то нетука, потому што до пасхи покинули шахту-то, - сказал другой рабочий.
– Будьте вы прокляты! сказано, тут велено робить.
– Поди-ка, влезай, черт ты после этого!.. Сажень глубины вода-то.
– Поди-ка, ловко ночью-то. А што твои фонари? Сичас погаснет, потому сыро, и выход один, а шурфы старые залило, - сказал Токменцов.
Думал-думал Парамонов, видит, что рабочие правы, работать в шахте нельзя, поругался и сказал рабочим:
– Ну, ино погодите. Да не спать!
– задеру.
– Ну!
Парамонов ушел, а рабочие, немного погодя, легли на землю и скоро заснули. Парамонов разыскал около горы в балагане Подосенова, но тот спал.