Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот
Шрифт:
А ревизор знай себе проверяет…
Появился на воле Шахворостов. О нем, как завязалась эта канитель с заявлением Кошича, мы все совершенно и думать забыли. И вот пожалуйста, Илья.
Встретился я с ним в первый же вечер его «новой» жизни. Во дворе. Я, кажется, говорил, что квартиры у нас в одном доме. Илья уже сходил в баню, побрился. Голова голая, без единого волоска, кроме бровей. Блестит, словно отполированная. Голубой галстук с белым корабликом. Новенький клетчатый пиджачок. Ботинки на каучуке.
— Привет! — говорит. — Мы с вами, кажется, где-то встречались?
— Привет! — и я говорю. — С легким паром!
— Да вот помылся, побрился. Здорово. Баня там все-таки хуже. Все там хуже. Ты, Барбин, очень туда не стремись.
— Спасибо за совет, — говорю. — А ты оттуда надолго?
Мигнул он злым левым глазом своим.
— Так ведь это как друзья помогут. Посадить человека нетрудно. А без шуток: хватит, довольно! Первый раз был я там и во второй раз не хочу.
— Это правильно, — говорю. — Еще какие планы?
— На работу. Куда больше? Жить на что-то надо.
И дальше такой же все разговор. Я его не спрашиваю, как он досрочно освободился, что ему помогло; он не спрашивает, почему я не похлопотал за него. Но понятно одно: это он в своей голове с ямками где-то на мой счет записал.
Поговорили. Куда на работу? Конечно, в нашу бригаду, если возьмут. Когда? Да вот дух немного перевести. Я чуть не брякнул: «И дела насчет спекуляции замазать?» Но стерпел, сказал:
— Работа в кессоне тяжела, опасная. Может, лучше где на берегу?
Он:
— Зато свои ребята.
Сказал так, будто он ради нас на жертву идет.
Еще поговорили. О погоде. О Столбах. Он спросил, давно ли приехала Маша. Как с дипломом? Похвалил ее. Потом круто:
— Ну, а Шурка Королева часто бегает к тебе? Где же вы теперь, при Терсковой, встречаетесь?
— Тебя-то это с какого боку интересует?
— Да так пока. Из уважения к Терсковой.
— Если из уважения, — говорю, — так не к Терсковой, а к Барбиной. И Королеву ты оставь в покое. Не бегает, а ходит она. И не ко мне, а к нам. И столько, сколько ей хочется.
— Учти, — говорит, — я на ней жениться хочу. Вернее, не жениться — это давно. Оформиться. Понял? Так что пусть она к тебе больше не бегает. Пора к одному берегу. Буду работать, так зарплате все же и «пена» нужна.
Сразу не понял я и спрашивать бы не стал, но как-то вырвалось само:
— Какая пена?
— Ну, с газировки «пена» маленькая, а на пиво перейдет, побольше будет. Да ты не гляди так. Это не воровство. Это богом положено, как официантке чаевые. В нашей фамилии воров нет, воровку в дом я и сам не возьму.
Он что-то еще хотел сказать, но меня уже и от этого трясло: «Пора ей к одному
Я молча повернулся и пошел. Но грязная метла, которую засунул мне в душу Илья, теперь ворочалась. Почему так за Шахворостова старалась, хлопотала Шура? Боялась… Подумаешь, страх какой! И еще: сколько я помню, с первого дня нашего знакомства Илья всегда звал ее не Шурой, а Шуркой, с оттенком пренебрежительности. Почему?
Пока я поднимался по лестнице, эти мысли жалили меня больно, как осы. Но осы прилетают со стороны, это не своя, изнутри идущая, скажем, зубная боль. И скверные мысли о Шуре тоже только ужалили меня, а потом снова, как осы, и улетели. А зубная боль о ней, о том, что Шахворостов теперь не даст ей покоя, — эта зубная боль осталась. И твердое, твердое решение: нет, Шахворостову я ее не отдам!
Маши дома не было. Алешки тоже. Значит, гостит у бабушки. А Маша очень была бы нужна. Она все время Шахворостова защищает, все время убеждает меня как-то приблизить его к себе. Да я этого Илью сейчас…
Ленька сидел, вырезал из тополевого сучка свисток. Несчастье. Пока присохнет кора на тополях, он этими свистками, как Соловей-разбойник, всех в сыру землю загонит. Правда, я в его возрасте весной тоже такими свистками увлекался, но у меня не было старшего брата.
А Ленька обрадовался, закричал:
— Костя, сделай, как у милиционера! Чтобы заливался свисток!
— Это, — я говорю, — могу сделать. Только надо сучок потолще. А этот выкинь.
— Ну-у…
Но все же послушался, бросил в плиту. Хоть на один день отсрочку от свиста я получил.
А Ленька, помните, как Ноздрев Чичикову — не хочешь шарманку, купи щенка, — сразу другое:
— Костя, давай тогда в шахматы сыграем.
Чувствую: не отвяжется. Сели. Первый раз белые у меня. Двинул сразу я пешку е2-е4.
— А королеву? — говорит Ленька.
— Чего «королеву»?
— Королеву отдай сперва. И коней.
Вот нахал!
— Знаешь, — говорю, — королеву больше отдавать я не стану. Никому! Хочешь — бери обе ладьи и коней.
Леньке это понравилось еще больше: теперь мне нельзя рокироваться, нечем.
Проиграл я, конечно, партию с треском. Чем было играть? Тем более что королевой я почти уж и забыл, как надо ходить. Все время Леньке «фору» она отдавалась. И мысли у меня «королевой» все время были заняты, но другой.
А у Леньки глаза разгорелись: «Давай еще!», «Давай еще!»
Пять партий сыграли, и с таким же результатом.
Нет, вы подумайте: Шура — жена Шахворостова! А Илье нужна «пена».
Маша вернулась поздно. Алешка остался у бабушки. Ленька спал. Я тоже лежал уже в постели. Маша сказала: