Город без полиции

Малышева Анна Витальевна

– Что ты, – философски вздохнула ее спутница, – кто же боится мертвых? Бояться нужно живых.

Дальнейший путь они продолжили в молчании. Когда джип в последний раз спустился с очередного серпантина и вдали на холмах замелькали ветряные мельницы Мармари, Тане показалось, что она уехала отсюда месяц назад – столько она успела пережить за несколько часов этого долгого воскресного дня.

* * *

Толстощекая кудрявая блондинка четырех лет диковато поглядывала на Таню и упорно отказывалась поздороваться с ней по-русски, как ни уговаривала ее мать:

– Зоя, ну ты что, забыла, чему я тебя учила?! Что надо сказать?

– Да не мучай ты ребенка, зачем, – рассмеялась Таня, присев перед девочкой на корточки и заглядывая

ей в глаза. Она любила детей, причем пол, возраст, внешность были ей безразличны, ей одинаково нравились все. Над этой ее чертой посмеивался Паша, уверяя, что со временем из Тани выйдет отличная мать-наседка. Иван по этому поводу иронизировал, что его жена хоть в чем-то умеет быть постоянной и серьезной, жаль только, что толку от этого никакого. Таня уже не раз заводила разговор на тему, как бы хорошо было иметь своего ребенка, но муж резонно замечал, что они слишком молоды, ему всего двадцать восемь, ей двадцать пять, так что дети от них не уйдут, а вот карьерный рост – запросто, если они посвятят свою жизнь подгузникам и соскам. Его поддерживала и Танина мать. В отличие от многих матерей, она вовсе не горела жаждой увидеть личики внуков, и веско заявляла, что обзавестись младенцем – на это много ума не надо, а вот суметь его обеспечить, не залезая при этом в карман к бабушке и дедушке, – вот это уже настоящий разговор! «Слушай Ваню, – назидательно повторяла она. – Тебе повезло. Послал Бог толкового мужа, я теперь хоть сплю спокойно, знаю, что он глупостей не наделает и тебе не даст! А вот вышла бы ты за своего Пашку, похоронила бы себя заживо!»

Вспомнив все это, она разом погрустнела, погладила девочку по пухлой щеке и обернулась к Ольге:

– Она похожа на тебя.

– А вредная – в отца! – раздраженно проговорила та, склоняясь над дочерью: – Ты ведь все понимаешь и можешь поздороваться! Зачем я с тобой занимаюсь русским?!

Девочка метнула сердитый взгляд на мать, отвернувшись от нее, обворожительно улыбнулась Тане и проговорила несколько слов по-гречески, указывая ей на грудь. Розовый пальчик был направлен прямо на эмалевую черепашку – не найдя более надежного места, Таня в конце концов повесила медальон на шею. Ольга всплеснула руками и выронила только что зажженную сигарету:

– Этого не хватало! Теперь она попрошайничает! Понравилась черепашка!

– Я бы подарила, но это вроде бы улика, – Таня с сомнением теребила тонкую золотую цепочку. – Так-то ей цена невелика.

– Да разве бы я разрешила дочери надеть вещь с покойника? – суеверно заметила Ольга. – И ты зря это делаешь!

– А что такое? – заинтересовалась Таня. – Есть примета?

– Вещь из могилы утянет обратно в могилу, – авторитетно заявила Ольга.

– Да ведь как раз в могиле-то ее и не было! – возразила девушка, пряча медальон под ворот свитера. Девочка проводила черепашку разочарованным взглядом и, сразу потеряв интерес к русской гостье, отвернулась и ушла в дом. Таня поднялась и присела в тени, под лозами красного винограда, оплетающими каменную стену, которая отгораживала двор от внешнего мира. Ольга присоединилась к ней, усевшись рядом на скамье, и заговорщицким шепотом напомнила:

– Только ты за обедом не акцентируй разговор на могильной теме, договорились? Свекровь до сих пор в себя прийти не может, у нее было даже что-то вроде нервного срыва. Все вычисляла, кто мог так над нами поиздеваться, подсунуть нам чужого покойника. Решила, конечно, что в Мармари у нас таких врагов не может быть, а больше она никого не знает, совсем деревенская женщина. Понимаешь, ей даже в голову не приходит, что наш гроб подвернулся кому-то случайно, на месте свекра мог быть кто угодно. Ищет виноватых, зациклилась на этом, и я боюсь, это ее саму в могилу сведет! Говори о чем-нибудь нейтральном!

– Лучше я вообще помолчу. – Таня откинулась на спинку скамьи и прикрыла глаза, наслаждаясь тенистой прохладой. Двор, вымощенный неровными мраморными

плитками, был залит вечерним солнцем, и единственное растущее в нем апельсиновое дерево подставляло лучам свои красновато-желтые плоды. Несколько апельсинов валялись тут же, на земле, и никто не спешил их подобрать, так же, как и разбросанные тут и там детские игрушки. От всего веяло такой сладкой ленью, что у Тани начинали угрожающе слипаться веки.

«А что, лучше всего уснуть и проспать до самого рассвета и сразу махнуть на первом пароме прочь отсюда! А там такси в аэропорт Венизелос, четыре часа в воздухе и родимая Москва! И не надо ни с кем не встречаться, лезть на рожон! Главное, ради чего? Ради человека, который давно ничего для меня не значит, которого жаль, конечно... Но и только! Все, ложусь на дно, на улицу даже носа не высуну!» – обещала себе девушка, но слабо верила в свое благоразумие. Если бы не черепашка, не этот медальон, который она когда-то неизвестно почему решила считать талисманом, приносящим удачу! Если бы не слишком реальное доказательство того, что кто-то следит за каждым ее шагом, не решаясь встретиться лицом к лицу. «Это сам убийца? Что-то слишком робок! Свидетель? А откуда у него медальон? Он написал мне послание по-русски, значит, русский? Боится показаться Оле, так, может, она знает его в лицо? Кто-то местный?»

– В Мармари есть русские кроме тебя?

– Знаю, о чем ты думаешь, – кивнула Ольга. – Нет здесь никого. А вот в Каристосе точно живет несколько наших, в основном женщины. Я знакома с ними со всеми, они как-то затащили меня на какое-то дурацкое чаепитие. Только знаешь, я не вижу среди них кандидатов на убийцу, все более-менее хорошо устроены, почти у всех дети, и профессии самые мирные – медсестра, продавщица, учительница... Ты решила, что нас преследует русский, верно? Из-за надписи на зеркале? Тебе этого хватило?

– А что, это не очевидно? – покосилась на нее уязвленная Таня. – Кажется, ясно!

– Надпись могли скопировать по образцу, – отрезала Ольга. – Ничего сложного, там всего пара слов.

– Тогда бы лучше написали по-английски! – не сдавалась девушка, втайне признавая такую возможность. Ее уверенность была значительно поколеблена. – Я смотрю, тут все знают английский язык!

– Они-то знают, а вот насчет тебя могли быть не уверены, – все так же победоносно парировала Ольга. – Решили играть наверняка! Да что гадать, узнаешь, когда его увидишь! Если увидишь, конечно... – проворчала она, махнув рукой пожилой женщине, выглянувшей во двор из распахнутых дверей кухни: – Это нас обедать зовут. Так ты помни, о чем я тебя просила!

Тане не пришлось проявлять дипломатической изворотливости. Опасные темы за обедом никто не затрагивал, в основном говорили о российской жизни, так как благодаря русской снохе почти все съездили в Питер и Москву. Муж Ольги, коренастый седой мужчина лет пятидесяти с лишним, то и дело подливал гостье вина, отчего у Тани вскоре начала приятно кружиться голова, а вопрос о вечерней прогулке отпал сам собой. «Не могу же я искать приключений в таком виде! – Она благодарила хозяев, улыбалась и мечтала о том, чтобы расстегнуть пуговицу на брюках – вот уже сутки она испытывала на себе бурный натиск местного гостеприимства и подозревала, что в Москве придется устроить разгрузочные дни на одних яблоках. – Ваня бы точно велел мне сидеть дома или в том замечательном дворике с красным виноградом. Жаль, нету моих красок и картона, я бы сделала пару набросков!» Вспомнив о живописи, она слегка загрустила, в очередной раз подумав, что на ее новой работе творческие способности никому, собственно, не нужны, а нужно совсем иное искусство – продавать шкафы и диваны, причем продавать много. «И стоило пять лет учиться в институте декоративно-прикладного искусства, выдерживать такой огромный конкурс, считать своим идеалом Гауди, защищать диплом по русскому модерну, чтобы свести все к соревнованию: кто больше выпишет чеков в кассу!»