Город чудес
Шрифт:
Впрочем, это неверно. Она его понимает. А он понимает ее.
Она вспоминает, как он пришел впервые — кажется, в 1729-м, почти десять лет назад. Через четыре года после Вуртьястана. Через четыре года после того, как ее брат Санджай умер там в бою от ножа девчонки-штани не старше пятнадцати лет. Он сражался с повстанцами, пытался спасти девчонку, но она этого не поняла — или, может быть, ей просто было все равно. Кому есть дело до того, что думают эти дегенераты?
И что получил Сайпур в обмен на жертву, принесенную ее братом? Чего они добились благодаря его смерти? После того как Комайд покинула пост, Мишра уже ничего не понимала. Министерство и армия были в ужасном состоянии. Доверие общественности
Она думала, что держит свое отвращение в секрете. Но скоро стало понятно, что это ей не удалось. Потому что однажды, после того как ее отправили сюда, в Аханастан, кто-то подсунул конверт под дверь ее квартиры.
Это ее встревожило. Адрес Мишры был тщательно охраняемым секретом министерства. Прямая корреспонденция запрещалась строго-настрого.
Но еще одной вещью, которая встревожила ее в связи с этим письмом, стал цвет бумаги.
Черная. Не выкрашенная в черный, как рубашка, но по-настоящему черная, словно кто-то взял идеальную черноту и выкроил из нее безупречный квадрат.
Мишра открыла письмо. И, сама не понимая каким образом, увидела строчки, написанные черным по черному, но это были разные оттенки черного.
…или, может быть, письмо делало кое-что другое. Может быть, глядя на эту бумагу, она на самом деле не видела написанных слов, но бумага сама писала их прямиком в ее разуме.
Письмо гласило следующее:
СЧИТАЕШЬ, ЧТО КОНТИНЕНТ ПОТЕРПЕЛ НЕУДАЧУ?
СЧИТАЕШЬ, ЧТО САЙПУР ПОТЕРПЕЛ НЕУДАЧУ? ХОЧЕШЬ РАСПРАВИТЬСЯ С ОБОИМИ?
ХОЧЕШЬ НАЧАТЬ ВСЕ ЗАНОВО?
ЕСЛИ ДА, ТО Я СМОГУ ТЕБЕ ПОМОЧЬ. А ТЫ СМОЖЕШЬ ПОМОЧЬ МНЕ.
ПРОСТО СКАЖИ ЭТО СЛОВО ВСЛУХ:
И в нижней части письма появилось имя.
Мишра уставилась на письмо. Не только потому, что все это было очень странно, но еще и потому, что слова вторили глубокому ужасу, который метастазировал внутри нее, — той идее, что в этом мире ни одно государство и ни одна нация не могли по-настоящему добиться успеха. Континент был мерзостью, и теперь Сайпур, единственная надежда этого мира на справедливую, гордую и свободную демократию, губили меркантилизм и тщеславная, бесплодная борьба за мир. За десять лет военной карьеры Мишра привыкла просыпаться и думать: «У нас ничего не получится. Мы всегда находим способ все испортить. Всегда». И пока ее товарищи сражались, страдали и умирали, она не переставала сомневаться в том, ради чего все это происходило.
Увидев перед собой собственные мысли в письменном виде — и не важно, каким странным способом они к ней попали, — Мишра испытала мощные эмоции. Казалось, она впервые за много лет поняла, что не одинока.
Она перевела дух и громко прочитала имя.
А затем пришел мальчик — в то время он еще выглядел как мальчишка, — и у них случился долгий, очень долгий разговор.
За минувшие годы капитан первого ранга Кавита Мишра сделала для куратора немало странных вещей. На него работают и другие министерские — она это знает, потому что лично завербовала кое-кого, — но никто не сотрудничает так тесно, как она. К примеру, он и не мог выбрать кого-то другого, чтобы послать в Мирград, когда понадобилось заманить в ловушку того смеющегося мальчика, который как будто возникал из ниоткуда. И хотя то задание было как будто самым странным из всех, что ей поручили, она подозревает, что в будущем случатся еще более странные.
В особенности после Комайд, и Кхадсе, и той кутерьмы, что приключилась тут прошлой ночью.
Стоя в туннеле, Мишра смотрит
Листок черной бумаги все еще на полу. Она его поднимает и разворачивает.
Внутри новое послание. В точности как в тот первый раз в ее квартире, буквы как будто написаны черным — или, быть может, они пишут себя сами, в каких-то глубоких и тайных частях ее разума:
ПОКА ЧТО НЕ НАДО ПРЕДУПРЕЖДАТЬ МИНИСТЕРСТВО.
ИСПОЛЬЗУЙ ЗЕРКАЛА. СЛЕДИ ЗА ИХ ДЕЙСТВИЯМИ. ДОЛОЖИ НЕМЕДЛЕННО, ЕСЛИ БУДУТ ЗАМЕЧЕНЫ КАКИЕ-НИБУДЬ ИЗМЕНЕНИЯ ИЛИ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ, В ОСОБЕННОСТИ В СВЯЗИ С ПОДОЗРЕВАЕМЫМ.
ОН С НИМИ ЗАОДНО. ОН ОПАСЕН.
Она вздыхает.
Потом берет спичку, зажигает о стену чулана и подносит пламя к уголку листа.
Огонь медленно ползет по черной странице, превращая ее в пепел. Она немного дует на него, помогая распространиться, а потом затаптывает остатки. Забирается в машину и едет прочь.
— Вот дерьмо, — говорит Мишра.
Она ненавидит дежурство у зеркал. Но приказ есть приказ.
В некотором роде современный мир теперь кажется Сигруду очень новым и продвинутым. В его дни автомобили встречались редко, телефоны и подавно, а пистолеты и винташи были дорогими экзотическими штуковинами.
Тем не менее, к его удивлению, мир остается в точности тем же самым. Например, если бы кто-то сказал Сигруду, что в этом очень современном, очень продвинутом обществе по-прежнему можно использовать поддельную трудовую визу — надежный запасной вариант, к которому прибегали разведчики, когда он был на службе, — чтобы пересечь Южные моря вплоть до Наваштры в Сайпуре, он бы подумал, что этот человек — дурак. Ведь бюрократы и власти должны были закрыть разнообразные лазейки, которые делали такие подделки возможными? Ведь этому новому поколению, купающемуся в таком количестве технологий и инноваций, следовало найти способ устранить этот заурядный обман?
Но похоже, что мельницы правительства мелют еще медленнее, чем Сигруд себе представлял. Потому что он наряду с десятками других неряшливо одетых дрейлингов и континентцев беспрепятственно покупает билет и плывет через Южные моря в Наваштру без происшествий. Сайпурские чиновники даже не смотрят в его сторону. Возможно, Сайпур так сильно нуждается в умелых рабочих, что его не особенно волнует, если некоторые из них будут вредоносными агентами.
Попасть из Наваштры в Галадеш потрясающе просто. Все идущие вдоль побережья транспортные пути — будь то дороги, маршруты кораблей или рельсы — неизбежно поворачивают к Галадешу, второму по величине городу мира, бесспорной столице цивилизации. И хотя блокпосты и меры безопасности в Галадеше серьезнее, чем где-либо, они все же не настолько серьезны, как те, с которыми Сигруду приходилось справляться на службе сайпурскому Министерству иностранных дел, — и, удивительное дело, они не представляют никакой угрозы для него.
«Возможно, это общество, которое я никогда не мог себе представить, — думает он. — Возможно, это общество, где более или менее царит мир».
А потом он внезапно оказывается на месте. Он ходит по Галадешу свободно и беспрепятственно — по городу, который во многом определил его жизнь и бесчисленное множество других жизней. Потому что любой выбор, сделанный здесь — касайся он хоть войны, хоть торговли, — обязательно имел миллионы последствий и жертв.
Сигруд старается не озираться, пока идет по Галадешу. Его больше всего поражает, насколько город чист и хорошо организован. Мирград был шизофреническим, полуразрушенным бедламом, Вуртьястан лишь немногим превосходил форпост посреди диких земель, а Аханастан построили специально для обслуживания судоходного канала, создавая полупромышленное-полуурбанистическое подобие города.