Город энтузиастов (сборник)
Шрифт:
– Я работаю, – ответила, наконец, Нюра, – получила службу, – вполне самостоятельный человек. Да, Кимчик?
Положила мальчика обратно в корзинку, встряхнула стрижеными волосами и закурила папироску.
– А если ты в чем нуждаешься, то я, – начал было Юрий.
– Нет, что ты, – ответила она и отвернулась. Если бы он был внимательнее, если бы он меньше был занят собой и своими мыслями и своими настроениями, он заметил бы, что ее глаза полны крупных нечаянных слез. Но к счастью он не заметил этого.
На другой день обычная его прогулка снова закончилась тем, что он зашел к Нюре.
На этот раз его ждали. В комнатке
Бобров на этот раз не чувствовал неловкости, он поддерживал ее болтовню, интересуясь школой, в которой она работала, комплексным методом, представлявшим для нее непреодолимые трудности, работой среди женщин и комсомолом.
А ее больше всего интересовала постройка.
– Ты покажешь мне ваш городок. Я была там, да меня не пустили, – с оттенком обиды сообщила она.
Бобров обещал показать. Засиделся он на этот раз дольше, чем вчера, она вышла провожать.
– Вот и наше кладбище, – напомнила она, когда увидела церковь и решетку – зашли бы, да поздно. Заперто.
При этих словах она взглянула на Юрия и рассмеялась.
Улица была пуста. Все вокруг – и решетка, и деревья за решеткой, и желтые выметенные дорожки напоминали о прошлом, когда – год назад – в уединенной аллее они бродили по вечерам, держа друг друга за руки, пока колотушка сторожа не заявляла о том, что пора уходить.
Юрий и теперь взял ее руку, несколько минут они медленно шли вдоль ограды, потом неожиданно, как это было прежде, он прижался к ней всем телом и крепко поцеловал.
Она тихо, но властно отстранила его.
– Не надо… Не теперь…
И, отвернувшие!.. громко зарыдала.
– Чего же она хочет? Жить вместе с нею? Воспитывать детей?
Он представил себе почему-то такой же домик на Гребешке, трехоконный, с занавесочками и геранью, ребенка, который называет его папой. Все это он представлял в намеренно будничном виде, но почему-то мысли эти носили даже оттенок приятности. Нужно было усилие, чтобы эта картина стала отвратительной.
– Засасывает…
Он уже жалел, что встретился снова с Нюрой – как трудно будет теперь порвать с нею, зачем так недвусмысленно он выразил желание продолжать то, что было начато год назад. И поневоле, мысли его обратились к другой женщине, совсем другой, совсем непохожей.
– Муся, Муся…
Это повторенное два раза слово он наполнил упреком, горечью и сожалением.
Обещание показать Нюре постройку скоро пришлось исполнить.
Бобров не мог не знать, что об этой поездке тем или иным способом будет осведомлена Муся. Это была решительная ставка – или окончательный разрыв или победа. Но он решил показать свою независимость, показать, что он вовсе не думает о Мусе, – и в то же время сердце его не могло не сжиматься боязнью:
– А вдруг она окончательно порвет с ним. Что тогда?
На слова Нюры:
– Ах как скоро приехали, – он не ответил ничего, и сама Нюра маленькая, ненужная, до смешного наивная показалась ему лишней, вся затея – ребяческой, глупой.
– Узнает Муся, что скажет она, – уже с тоской думал он.
Юрию Степановичу редко удавалось вырваться на постройку, – где работа была еще более шумной, чем в конторе. Землекопы выравнивали бугры, то и дело откапывая и показывая архитектору глиняные горшки,
Муравейник, расположившийся на Чортовом Займище, как и подобает всякому муравейнику, прокладывал от себя пути во все стороны. По дороге в город двигалась партия рабочих, спешно перебравшая и расширявшая шоссе для будущего трамвая, другая партия стопудовыми бабами забивала в берега тяжелые сваи, которые должны были удерживать мост, соединявший поселок с фабриками.
По вечерам, на пространстве постройки, горели костры, раздавались то плясовые, то длинные песни и звуки излюбленной гармошки. Здесь, буквально ночуя, в том же самом годном на все сезоны пальто или в русской косоворотке, моталась без устали большая фигура архитектора.
Архитектор не ждал гостей.
Внимательно, по своему обыкновению оглядев Нюру с ног до головы, он спросил:
– Что ж вы ее от меня до сих пор скрывали. А?
И шутливо потрепал Юрия по плечу.
– Ничего не скрывал, – ответил тот, – просто знакомая.
– Город хотите посмотреть, барышня? Что ж вы теперь увидите? Камень да щепки. Это только мы, строители, все видим. Вот это у нас главная улица, – сказал он, указывая на покрытое щепами и бревнами пространство, – а вам кажется, что улицы никакой нет.
Обычно тихий и несколько слащавый голос архитектора стал еще тише в присутствии женщины, которая, очевидно ему понравилась. Он с удовольствием водил Нюру по всей постройке, объясняя, как что называется, что из чего делается: все это интересовало Нюру, как ребенка.
– А тут такую махину взгромоздим – и в самом городе такой нет. Деревянную, правда – а уж за то простор! – сказал он, когда дошли до площади, где месяц тому закладывали первый камень.
– Наверху вышка будет, и с вышки весь город – как на ладони. И тот и этот. Мы уж постараемся так сделать, что те – он указал на город – тоже к нам перейдут. А что ж такого, – ответил он на вопросительный взгляд Бобров: – разве не было случаев? Строиться-то теперь будут только на этой стороне – ну той и крышка.
– А помните, что вы говорили? На закладке-то? – напомнил Бобров.
– Не страшно!
Он зашагал крупными шагами к тому месту, где когда-то впервые показалась вода. Яма была не засыпана, а только покрыта досками.
– Здесь мы славную штуку устроим. Совершенно невероятную, скажете – наш колодец и водопровод, и фонтан. Представляете? У меня проект есть всю эту воду в трубы заключить. Только бы средства позволили…
Нюра интересовалась и ямой, наполненной водой, и водопроводом, и фонтанами, и трубами.