Город грешных желаний
Шрифт:
— Ничего, синьора! — прокричал ему вслед стражник. — Даже если он вас и напугал, он в этом жестоко раскается! Синьор Аретино велел отныне держать его без пищи и воды, покуда не образумится! И мне разрешил уйти с поста, чтобы стоны узника меня не разжалобили. Черта с два меня разжалобишь! Скорее каменная стена заплачет. Ну, скоро его одни стены и будут слушать. Счастливо отдыхать, signore russo!
И тяжелые, неторопливые шаги затопали вслед за Григорием.
Надо было спешить. Все еще не веря, что удастся спастись, Григорий протиснулся в какую-то щель, к которой его привела лестница. Зазвенело что-то,
Не переводя дыхания, Григорий выскочил в коридор. Этой дорогой они отступали с Васяткой, когда обнаружился гнусный маскарад. Он старался не думать о той, с чьей помощью открылся обман. Что толку теперь! У каждого своя доля, каждый получает то, что ему определено небесами. Но как же горько, горько сознавать, что все могло быть иначе!
Тяжесть налегла на сердце и замедлила бег. Нет, прежде всего прочь отсюда. А казниться, печалиться, вспоминать он будет потом на долгом, бесконечно долгом пути в Россию.
Григорий мчался, едва касаясь земли, не зная, то ли радоваться полному отсутствию стражи, то ли возмущаться такой безалаберностью Аретино. Проходной двор! Приходи кому не лень, уноси что хочешь. Даже обидно, что он сбежал с такой легкостью. Мышцы ныли, так хотелось с кем-нибудь подраться. Нельзя же, в самом деле, считать дракой удар, который уложил на месте эту греховодницу. Да он ее и не бил — так, погладил. Скоро очнется, подымет крик… э, надо поторапливаться!
И вот все позади, и лодка летит по волнам, и крутой, смоленый борт «Святого Георгия» нависает над ними. С палубы бросили трап, Григорий вскарабкался по нему — и его едва не задушили в объятиях, едва не разорвали дружескими щипками, едва не забили тумаками.
— Salud, mon ami!
— Saluto, signore Gregorio!
— Hex жие наш Грицько!
— Grub, mein Herr!
— Buenos dias, amigo!
— Dzien dobry, panu!
— Servus, Greguz!
— Vivat, sir, mister Greg! — неслись разноязыкие приветствия команды, и Григорий обнимал, колотил по плечам, пожимал руки в ответ, благодарил каждого на его языке, ну а потом прибежал Прокопий, вцепился в него, как малое дитя, затрясся…
— Да все, уж все, — пробормотал Григорий. — Ну, полно тебе, я и так отсырел в этой камере, да еще и ты норовишь до костей промочить. Ну вот, так и есть.
Ласково отстранив брата, он принялся срывать с себя одежду, из которой так и не выветрилась сырость подземелья. Команда, поняв без слов, швыряла за борт ведра, вытягивала, наперебой перехватывая веревки, и через несколько минут Григорий с наслаждением ощутил, что от его тела пахнет только морем и ветром.
— Капитан, корабль к отплытию готов? — спросил он, встряхиваясь, как пес после купания, и осыпая все вокруг брызгами.
— Si, segnore. — Мрачноватый испанец посторонился, чтобы уберечь кружево своих роскошных брабантских манжет, которые, впрочем, уже давно пожелтели и все золото с них
— Тогда командуйте: с якоря сниматься, по местам стоять! — Григорий засмеялся. — И с богом! А я пойду оденусь.
И он ринулся к каюте, не замечая взглядов, которыми обменялись капитан и Прокопий. Потом оба враз пожали плечами.
— Momento, — извиняющимся тоном произнес Прокопий. — Uno momento!
Капитан снова пожал плечами. Он очень сомневался насчет «uno», а потому команда к отплытию пока не прозвучала.
Оставляя на полу мокрые следы, Григорий вошел в свою каюту и брезгливо присвистнул, увидев царивший там беспорядок. Ну, вздует он Прошку! Вот же человек: в голове все по полочкам разложено, а руки — будто крюки, что ни возьмет, все как попало бросит. Ну вот зачем, спрашивается, рылся в сундуке? Чего искал? И, ежели не нашел, почему не положил одежду на место?
Григорий подобрал с полу рубаху, надел; поднял штаны, стряхнул с них пыль и уже занес было ногу — засовывать в штанину, — как вдруг…
— Минуточку, синьор, — послышался из темного угла мурлыкающий голос. — Зачем спешить? Я ведь еще не нагляделась на вас!
Стройная фигура, окутанная черными шелестящими складками, приблизилась к Григорию. Голос стал низким, хрипловатым:
— Впрочем, я ужасно любопытна и предпочитаю все брать в руки. — Вслед за этим он ощутил ее пальцы на… правильно, на этом самом месте, к груди его прильнула женская грудь, в полудюйме от губ зовуще приоткрылся алый рот, а в глаза… в глаза ему глянули зеленые бесстыжие глазищи.
Джилья!
Может, она и добилась бы от него того, чего хотела, ибо пальчики ее были на диво ловки и умелы, однако тело Григория враз заледенило ужасом. Ну, словно бы куржак окутал все его естество! Еще бы…
Ведьма. Нет, она точно ведьма! Ладно, успела так быстро выбраться из подземелья, но как сюда-то попала прежде его?!
Он мгновенным взором окинул каюту, словно пытаясь разглядеть в каком-нибудь углу то самое помело, на котором прилетела Джилья. Не найдя, несколько успокоился и нашел в себе силы вырваться из цепких распутных пальчиков.
Кажется, еще никогда в жизни он с таким проворством не впрыгивал в штаны! Затянув пояс, почувствовал себя уверенней. И даже сердце вроде бы перестало частить.
Джилья вздохнула с видимым сожалением:
— Вижу, вы так и не поумнели, друг мой. Ну что же, нет так нет… Собственно, хоть вы и обольстительный мужчина, не больно-то задирайте нос: я делала это не столько ради вас, сколько ради вашего брата.
Кровь ударила в голову. Что? Она и до Прошки добралась?! Эта шлюха с мозолистыми недрами — и его брат, глупый мальчишка?!
Молниеносным движением выбросив руку вперед, он успел схватить Джилью прежде, чем она отпрянула, и, стиснув ее тонкую шейку, подтащил к себе.
— Ревнуешь? — хрипло промурлыкала она.
Григорий нажал сильнее — и в глубине зеленых глаз заплескался страх. Это его отрезвило. Оттолкнул так, что Джилья рухнула на открытый сундук и провалилась туда своим узким, плоским задом, нелепо взболтнув в воздухе ногами.
Григорий прищурился. Он ненавидел мужиков, которые измываются над бабами и унижают их, но зрелище унижения этой твари доставило ему небывалое наслаждение.