Город и лес у моря (сборник)
Шрифт:
В первый момент нашего знакомства я подумала, что нашла в Вас друга. Все в городе только и думают что о городских своих делах и развлечениях. И уж если кто вспомнит про лес, или поле, или солнечный восход, так только – „ах!“ да „ох!“, „красота, прелесть!“. Будто редкость какая.
А Вы так чудесно рассказывали про Одинца! Я видела его перед собой как живого, во всем его диком, зверином великолепии.
И вдруг Вы заявляете, что едете убивать его! И заявили-то это только потому, что боялись показаться
Но я подумала: „Поживет в лесу, полюбит лесную жизнь – и у него рука не поднимется на старого лося“.
Ваше письмо отняло у меня эту надежду. Вы ничему, ничему не научились, и так Вам и надо, что Одинец разбил Вам ногу; он ведь никого не трогает, если на него не нападают. Какое право имеете Вы отнимать у него жизнь? Чем он Вам-то помешал?»
«Новое дело! – совсем ошарашенный, подумал охотник. – Сама же так презрительно улыбнулась, когда я сказал, что еще не убивал лосей, а теперь…»
Он стал читать дальше.
«И лучше нам не встречаться больше, если Вы убьете Одинца: я никогда не прощу Вам этого…»
Охотник скомкал письмо и бросил его наземь.
«А я-то, осел, старался! – думал он. – Вот положение!»
Растерянный взгляд его упал на знакомые кочки. Без всякой связи со своими мыслями он вспомнил вдруг: «Там я убил Рогдая… Вот кто умел идти до конца!»
Вспыхнула злость. Все мысли в голове разом перестроились.
«Что же, значит, зря погиб Рогдай! Одинца защищать – нашла кого! И я хорош – хотел уж отказаться! Ну и пусть, а я тоже пойду до конца!»
Он перебежал глазами с кочек на берег болота – и вдруг замер, не смея дохнуть: великолепный и неподвижный, как статуя, на берегу стоял громадный лось.
По исполинскому росту – добрая сажень от земли до крутого загривка, – по гордо поднятой голове с тяжелыми, широкими рогами охотник сразу признал Одинца. Зверь стоял на открытом месте у самой кромки болота, против кочек, где погиб Рогдай. Охотник не видел, откуда он появился. Казалось, зверь мгновенно возник из земли и застыл, как камень.
«Топнет – и уйдет под землю, – вспомнил охотник и теперь сам верил, что это так и бывает. – Меня он не видит, – быстро работала мысль, – потому что я сижу неподвижно. И не чует: ветер от него ко мне. Стрелять нельзя: далеко. Буду ждать».
Медленно, как оживающее изваяние, лось поднял ногу и ступил на кочку.
Кочка тихо пошла под воду.
Тогда грузный зверь сел, как собака, на задние ноги. Передние он выдернул из воды, вытянул перед собой и, цепляясь ими за кочки, заскользил брюхом по топкой трясине.
«Так! – подумал охотник. – Вот она – тайна лесного великана. Сегодня у леса нет от меня тайн».
Широко раскрытыми глазами он следил, как громадное тело зверя быстро подвигается по непроходимому болоту.
«Остров!» – вспомнил охотник.
Добравшись
– Простое чудо! – рассмеялся охотник. – Ясно, с таким широким брюхом не засосет.
Он взял ружье и пошел к тому месту, где Одинец вошел в болото. Ближние кочки медленно выдвигались из воды. На них ясно были видны отпечатки круглых копыт зверя.
Дальше след исчезал: следующие кочки с макушкой окунались под воду. Примятая трава на них расправлялась. Вода смывала следы.
– Так, – еще раз сказал охотник. – Теперь понятно, почему след обрывается.
И, сняв шапку, отвесил в сторону островка глубокий поклон:
– Ваши гости!
Глава II. На острове
Никто не знал, что тайна лесного великана открыта: охотник не сказал об этом даже Ларивону.
Не подозревал этого и Одинец, когда на следующее утро покинул остров и ушел в лес.
А днем пришел охотник, надел на ноги широкие лесные лыжи, взял в руки длинный шест и медленно стал подвигаться по болоту.
Лыжи он достал в деревне у крестьян. Они были настолько широки, что не погружались в топкое болото под тяжестью человека. Вода смывала его следы.
Достигнув острова, охотник положил ружье на кочку, счистил ржавый ил с лыж и, связав, перекинул их за спину.
Остров был невелик. Охотник сразу нашел в густой заросли узкий коридор – тропу зверя – и стал осторожно подвигаться по ней.
«Беда, если столкнемся на тропе! – думал он, опасливо поглядывая вперед. – Податься некуда, сотрет в порошок!»
Тропа была проложена в частом еловом и сосновом подросте. Заросль справа и слева стояла плотной стеной. Не было никакой надежды продраться сквозь сомкнутый строй частых стволов.
Но узкий коридор скоро кончился. Лес поредел. Тропа повела сырой и темной глушью, извиваясь в колоннаде высокоствольных столетних деревьев.
А еще дальше начались светлинки с отдельными громадными елями и соснами, у ног которых кое-где жались такие жалкие осенью прутики лиственного молодняка.
Кое-где на открытых местах торчали из земли обросшие лишаями камни.
«Что я! – вспомнил вдруг охотник. – Ведь он почует мои следы!»
Он остановился и, стараясь не шуметь – зверь мог быть рядом, – развязал и надел лыжи. Шагать в них было трудно: приходилось высоко поднимать ноги и выбирать гладкую землю, чтобы не споткнуться.