Город Ильеус
Шрифт:
Под слоем мизерного литературного честолюбия Руи Дантас сохранял какую-то чистоту; поэтому припадки его гнева длились обычно так недолго, поэтому он держал себя с Лолой, как восторженный юноша. Она была проститутка, порочная и капризная, но Руи относился к ней почти как к жене. И так она была описана в этом сонете, стоившем его автору стольких трудов.
В соседней комнате послышались шаги Манеки Дантаса. Он вошел в дом шаркающей походкой и стал громко звать жену:
— Аурисидия! Аурисидия!
Он услышал шум в кабинете Руи.
— Руи, сынок, ты здесь?
— Здесь, отец…
Манека Дантас вошел, сел и только тогда снял шляпу. Его добродушное лицо расплылось в улыбке, как всегда при виде сына.
— Что ты там пишешь?
Руи смотрит на незаконченный сонет. В той части, что уже написана, изображается Лола в
— Прошение, отец, для процесса полковника…
— Так я не буду мешать тебе работать… — Он встал, дошел до двери и обернулся: — Бог да благословит тебя, сынок…
Руи Дантас снова склонился над сонетом.
15
Когда сбор первого урожая со времени повышения цен подходил к концу, Антонио Витор поехал в Эстансию. Раймунда осталась на плантации — следить за подрезкой деревьев, руководить работами. Антонио Витор набрал целый чемодан подарков, маленьких сувениров, купленных у бродячих торговцев в Ильеусе, и сел на корабль. Уже тридцать лет он не ездил по морю. Он ощущал в душе большое волнение и сам не понимал, что это лишь чувство гордости. Тридцать лет назад он приехал сюда на палубе одного из кораблей Баийской компании. Он был тогда юнцом, ничего не понимавшим в жизни, страх и тоска мучили его в ту лунную ночь. На этом корабле Жука Бадаро нанял его к себе на службу. Антонио Витор работал на плантациях, тяжёлый это был труд; потом он убивал людей, был ранен, получил кусок земли. Он вырубил лес, посадил маниоку и маис, потом посадил какао. Он и Раймунда. Теперь он едет в Эстансию в каюте первого класса, в сапогах со скрипом, о каких давно мечтал, с перстнем на пальце, со шляпой на голове, в хорошем кашемировом костюме. Теперь он помещик, почти полковник. Он разбогател в этих землях.
И вдруг, на палубе, он вспомнил об Ивоне. Уже давно он забыл о ней. Как далеки те времена, когда он уходил на опушку леса (тогда ещё существовал лес), чтобы предаться воспоминаниям. Потом он встретил Раймунду и забыл об Ивоне. У неё, наверно, сын от него. Каков этот сын? Лучше ли, чем Жоаким, который не пожелал работать на земле, стал шофером и связался с подозрительными людьми? Антонио Витор решил найти сына и привезти с собой на плантацию. Ему должно быть лет тридцать, может, уж женат, дети есть. Он его возьмет с собой, сын поможет на плантациях. Этот сын станет тем, чем Жоаким не сумел стать. Жоаким очень похож на Раймунду, упрям так же, как мать, которая так злится на новый дом, словно её насильно заставляют там жить. Раймунда уже не исправится, с ней ничего нельзя поделать. Она так до самой смерти и будет работать на плантациях, плохо одетая, испачканная соком какао, с сердитым лицом.
Корабль качает на волнах, Антонио Витору не хочется есть. Растянувшись в шезлонге, он укрывается пледом. Полковник, дремлющий в соседнем шезлонге, просыпается и заводит с ним разговор. Они говорят о ценах на какао, о их повышении, об урожае будущего года. Антонио Витору кажется, что никогда ещё он не был так счастлив.
Когда Антонио Витор вернулся домой, ему удалось увидеть Раймунду тоже счастливой на мгновенье. В Эстансии он не нашел Ивоне — она давно умерла; не нашел и сына — ещё мальчишкой он уехал в Сан-Пауло, в край кофе. Но он купил там старинный испанский гребень, каких никто уже теперь не носит. Раймунда всегда мечтала иметь такой гребень. Долго она носила в своих жестких волосах старый гребень, подаренный ей доной Аной, в котором не хватало одного зуба. Раймунда обрадовалась подарку, обычное сердитое выраженье сбежало с её лица, когда она воткнула в волосы, в которых было уже столько белых нитей, этот испанский гребень, украшенный маленькими цветными стекляшками. Она была так довольна, что даже не казалась в эту минуту такой старой и уродливой; мрачные предчувствия, терзавшие её, на мгновенье потускнели в её душе, и лицо её с широким носом и толстыми губами казалось даже красивым.
16
На второй год повышения цен, когда ожидался новый невиданный урожай, жизнь всех обитателей зоны какао изменилась. Антонио Витор вёл себя как настоящий богач, утопал в роскоши, как большой помещик; капитан Жоан Магальяэс тратил все свои деньги на вырубку леса на своём участке; Манека Дантас построил особняк, Орасио
В экспортных конторах дела делались чрезвычайно просто. Какой-нибудь полковник сдавал тысячу арроб.
— Сейчас курс сорок две тысячи рейс…
Открывали кредит на сорок два конто. Полковники сдавали какао и тратили деньги на всё, что им вздумается: на еду и на игру, на семью и на уличных женщин, на колледжи и автомобили, на усовершенствование фазенд или на возбуждающую игру на бирже.
Когда кончился первый год повышения цен, многие полковники отправились в экспортные фирмы, чтобы проверить свой счёт.
— Как там у меня, сеньор Зуде?
— Да всё хорошо, полковник. У вас есть ещё кредит… Берите, сколько нужно…
Большинство так и делало. Некоторые всё же пожелали привести в порядок свои счета и были изумлены: остатка почти не было, многие даже задолжали экспортным фирмам.
— Ерунда…
Но цена всё росла, и они снова ощущали в своих руках сотни конто, когда продавали пять тысяч арроб какао. Хозяева земли…
Карлос Зуде улыбался: «Хозяева земли». Он сказал однажды Жульете, что в скором будущем «хозяевами земли» станут они, экспортеры какао: Зуде и Карбанкс, Раушнинги и Шварц, Рейхер и Антонио Рибейро. Когда к ним перейдет земля, фазенды, они уже не будут зависеть от полковников. В толстых бухгалтерских книгах фирмы «Зуде, брат и K°», а также и других фирм, рос долг полковников параллельно с ростом цен на какао. Карлос Зуде улыбался как полководец, убедившийся, что кампания проходит успешно. Это был прекрасно задуманный план. А ведь идея принадлежала ему, Карлосу. Правда, эту идею нельзя было бы претворить в жизнь, если бы Карбанкс и Шварц, особенно Карбанкс, не помогли ему. Прошёл год с тех пор, как он прилетел из Баии и собрал экспортеров в Коммерческой ассоциации. Сержио Моура нюхал розу, словно смеялся над ними. «Бедняга…» — думает Карлос Зуде. Кому нужны стихи? Не только в стихах существует красота, но и в той борьбе, которую так успешно ведёт сейчас он, Карлос. Мало кто понимает происходящее, А полковники и вообразить себе не могут, что их ждёт. Только вот коммунисты распространяют листовки, но полиция вылавливает коммунистов, и когда ей удается схватить кого-нибудь из них, его сажают в тюрьму, высылают. Мало кто знает, что он, Карлос Зуде, экспортёр какао, стал воином, героем страшной битвы. Но Жульета знает, и этого достаточно.
Карлос Зуде задумался, сидя в своем кабинете. Начинается второй год повышения цен: понимает ли Жульета, что сейчас происходит? Он как-то попытался кое-что объяснить ей, в одну беспокойную ночь, когда начинались дожди. С тех пор он видел больше радости на лице жены, она уже не жаловалась на здешнюю жизнь, не просилась в Рио. Исчезла тоска, что туманил а глаза Жульеты в ильеусские вечера. Карлос с удовольствием отметил это. Правда, у него не было времени особенно вдумываться в перемены настроений жены, никогда не проводил он с ней так мало времени, как теперь. Но для неё он работал, и если времени не хватало — значит, так оно и должно быть… Это даже льстило его самолюбию. Жертвы, которых требовало его дело, заставлявшее его уделять жене меньше внимания, чем она заслуживала, были как бы мерилом того, сколько ему приходится бороться, чтобы победить в этой битве.
В те вечера, когда он, усталый, выходил из своего кабинета, где провел много часов один за счетами и вычислениями, он обычно находил Жульету уже спящей и только тихо целовал её. Иногда он сжимал её в своих объятьях, ища в её близости награды за трудовой день. Но он чувствовал, что в этот год, который уже кончался, он не уделял Жульете столько внимания, как в прежние годы. Он заметил также, что и Жульета как-то отдалилась от многого, что раньше заполняло её жизнь. Она больше не сопровождала его в постоянных поездках в Баию, почти перестала встречаться с англичанами и шведами, которые раньше были её самыми близкими друзьями. Впрочем, муж Гуни был переведён в другое место, и новый консул не поддерживал с ними знакомства. Но ведь мистер Браун и англичане с железной дороги тоже перестали бывать у них, а ведь эти-то не выезжали из Ильеуса. Карлос был слишком занят, чтобы серьёзно задумываться над всем этим. Когда он думал об этих переменах в их семейном быту, он обычно довольствовался первым попавшимся объяснением, наиболее приятным и оптимистическим: