Город кошек
Шрифт:
— Вы великий воин, господин!
Конан всмотрелся в говорившего.
— Кто ты?
— Хиннар, ваш слуга, господин Конан.
Конан удивился. Насколько он себя помнил, у него никогда не было слуги. Он был не настолько беспомощен, чтобы постоянно пользоваться чужими услугами. Да и вообще не слишком понимал это. Служанка, рабыня — это другое дело, тут есть смысл, пусть еще повар, но слуга — совершенно бессмысленно.
— Слуга? Но зачем? — спросил Конан.
Хиннар тоже удивился, но мимолетно. Он был хорошим слугой и умел скрывать свои чувства так же успешно, как угадывать чувства
— Такой великий господин, как вы, должен иметь слугу. Как иначе вы сможете, например, принимать гостей? Кто будет приносить еду?
— Хм. Об этом я как-то не подумал. Но я в вечных странствиях, и у меня нет дома, где бы я мог принимать гостей, а с друзьями я пью в тавернах, а там свои слуги. Кстати, ведь сейчас мы с тобой именно в таверне? Или я сошел с ума?
— Мы в таверне. Но сейчас это и есть наш дом, и все ваши рабы и слуги здесь. Вы купили эту таверну и намерены пожить здесь не меньше месяца, а может, и полгода.
Конан с сомнением огляделся. Купил таверну? Должно быть, он и вправду сошел с ума. Да и откуда у него такие деньги? Или здесь таверна продается всего лишь за один шекель, который он выиграл вчера на базаре?
— Ты говорил, что я сражался, а с кем? — спросил Конан.
— Вы храбро бились за свою новую рабыню, которая сбежала от вас, — сообщил Хиннар. — От вас! Ха-ха-ха! Безумная! И она почти получила по заслугам, когда попала в лапы этих жутких Дьяволов из подземелий, грязных зверолюдей. Намерения у них тоже были грязные. Но вы, господин Конан, появились вовремя. И глупышка не испытала физических мук. Она вышла из передряги целехонькой, ни одной царапины! Вам досталось гораздо больше.
Конан осмотрел себя. Хиннар прав. Ему досталось. Но совсем немного. Если бы не Хиннар, Конан вообще не обратил бы на такие пустяки в мание.
Хиннар достал из-за пояса плеть.
— Идите, накажите ее, она ждет.
Конан послушно взял плеть, хлыст который был свит из трех разноцветных шелковых шнуров, а ручка украшена золотым набалдашником в виде кошачьей головы.
— Она готова принять от вас любое наказание, — добавил Хиннар.
И любезно повел Конана наверх, в комнату, где его ждала Лилува.
6
Поднимаясь, Конан пытался собрать воедино обрывки воспоминаний. Ночь, качание домов вокруг, грязные люди в белой глине, испуганные вопли смутно знакомой девушки, удар меча, разрубивший человека надвое. Но сок черного лотоса все еще был в нем и не давал прийти в полное сознание — в единую картину обрывки никак не складывались. Конан не мог даже вспомнить, как называется этот город и зачем он здесь.
Пахло в таверне тоже как-то непривычно. Не пережаренным луком и подгнившим мясом, не дешевым вином и пивом, чем обычно пахнет во всех приличных тавернах, а мисрийскими благовониями. Конан голову готов был дать на отсечение, что это они. Правда, голова сейчас была только наполовину его, а может и меньше, чем наполовину.
— Сюда, господин воин, — сказал Хиннар, останавливаясь у тяжелой дубовой двери.
Такую дверь ни руками, ни ногами не сломать, мимолетно подумал Конан, но едва дверь распахнулась перед ним,
Кровать под балдахином занимала чуть ли не всю комнату. Ткань балдахина была настолько прозрачной, что едва угадывалась по легкому движению.
Кровать была застелена красным шелком, и на ней лежали черные, белые и синие подушки разной величины и формы — и Конан догадывался для чего эти подушки. Подобные вещицы он видел в храмах любви в Шеме и Иранистане. Там они считались вендийским изобретением. И среди этих подушек, животом вниз, лежала обнаженная девушка. С белой нежной кожей. Плеть выпала из руки Конана словно сама собой.
Девушка встрепенулась всем телом и перевернулась на спину, потом села и встала на четвереньки, принялась кланяться, и ее длинные распущенные волосы черной волной заструились по красному шелку.
— Ах, простите, господин! Я вдвойне виновата перед вами — я заснула! Я недостойна вас, господин! — воскликнула девушка и поползла к нему на коленях, выпятив зад и прогнув спину, словно возбужденная кошка.
Конан не мог оторвать зачарованного взгляда от ее двигающихся ягодиц. И ничуть не удивился бы, если бы увидел хвост. Красавица вела себя, как животное, виноватое перед хозяином готовое лизать ему ноги.
Он вспомнил, как кричала она, когда зверолюди из подземных пещер окружили ее и были готовы надругаться над ней. Странно, что на теле не было ни единой царапины. Но разве это имеет хоть какое-нибудь значение?
Конан попытался раздвинуть занавесь балдахина, но никак не мог найти, где он раздвигается. Красавица была совсем рядом, и ее чувственные губы изогнулись в легкой улыбке.
— Иди же ко мне, господин мой, — прошептала она таким голосом, что Конан не стал больше тянуть.
Шелковая ткань порвалась под его пальцами как столетняя ветошь.
Девушка оказалась проворной, гибкой и ненасытной. Кроме подушек и ее собственных неотъемлемых талантов, возле кровати оказался еще и инкрустированный столик с принадлежностями для любовных игр, но Конан отверг все. В таком важном деле он не признавал орудий, изготовленных человеком.
Он был великолепен, грандиозен, силен как боевой слон, разбивающий ворота вражеского города, но все же его силы, отчасти подточенные черным лотосом, были не безграничны.
К полудню он мирно заснул. Лилува сняла его могучую руку со своей груди и встала. Ее слегка пошатывало, но она была довольна. Усталость — ничто, она пройдет, а прекрасные воспоминания останутся.
За окном были слышны кошачьи завывания, вопли торговцев с рынка, призывы водоносов и другие звуки мирной жизни. Потом раздались три удара большого барабана на восточной башне, возвещавшие наступление полдня.
Лилува закуталась в вендийское красное сари, надушенное мисрийскими благовониями, взяла трехцветную плеть, вышла из комнаты и спустилась в большую залу. Там, несмотря на все усилия, все еще витало зловоние простонародья. Лилува уткнулась носом в край сари, дыша через ткань. Завидев госпожу, все рабы пали перед ней ниц, уперевшись лбами в пол. Хиннар побежал навстречу. На лице его отражалась тревога и озабоченность.