Город, которого нет

Ситников Юрий

Минут десять я простоял у окна, и в итоге смог себе внушить, что пятном могла быть обыкновенная кошка или собака. Мало ли здесь ночью бродит животных. Да, точно, так и есть, я видел кошку.

Пришлось снова лечь в кровать, ворочаться с боку на бок и слушать скрип ветвей старого дуба.

Вскоре начало светать. Несмотря на усталость и трудный предыдущий день, мне так и не удалось заснуть. В пять часов я вышел из комнаты, на цыпочках подошел к лестнице, чтобы спуститься вниз, и увидел приоткрытую дверь в спальню брата.

Никитка

не спал, он сидел на полу, рядом лежал альбом для рисования и цветные карандаши.

– Ты почему не спишь? – я подошел к брату, сел на корточки, взял красный карандаш.

Никитка пожал плечами.

– Не можешь заснуть?

Он кивнул. Заставив его лечь в кровать, я положил альбом с карандашами на полку, вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.

Внизу решил приготовить себе крепкого чая. Я уже точно не засну, и днём отдохнуть не удастся, я не привык спать, если на улице светло, придется ждать ночи.

Мама появилась на кухне в шесть часов. Выглядела она неважно, непрестанно зевая, призналась, что не сомкнула глаз.

– Я тоже, мам, это, наверное, с непривычки.

– Хочется верить, – она достала из шкафчика банку кофе и турку.

…В начале восьмого я вышел из дома, прошелся по улице, замечая в некоторых дворах детские велосипеды, самокаты, мячи и другие игрушки. Уже хорошо, люди здесь все-таки есть, теперь не мешало бы познакомиться с ровесниками, чтобы окончательно не раскиснуть.

Возвращаться домой не хотелось, я миновал наш коттедж, направившись вниз по улице. В кармане у меня был фотоаппарат, и я планировал дойти до горной дороги, чтобы сделать несколько снимков ранним утром. Фотки наверняка получатся классными, сразу же можно будет переслать их Кирюхе с Лилькой, пусть увидят, в каком месте мы оказались.

Но дойти до горной дороги мне не удалось. Сначала я услышал тихое «Бэ-э-э…», потом сухой кашель и хруст веток. Обернулся. В нескольких метрах от меня стоял вчерашний седой старик с клюкой. Сегодня он держал на веревке белого козла, и тот при виде меня почему-то начал пятиться назад.

– Рано встаешь, внучек, – дрожащим голосом сказал старик. – Ты никак жаворонок?

– Да нет, я сова, не спалось просто на новом месте.

– Ну-да, ну-да, – закивал старик, как будто был осведомлен о моих ночных мытарствах. – Ко всему новому надо привыкнуть. Только вот надо ли привыкать к новизне вашей семье? Тебя как зовут?

– Слава.

– Вячеслав, значит. А я Авдей Карпович, будем знакомы, – старик протянул мне морщинистую ладонь для рукопожатия. – В тринадцатый дом приехали? – спросил он и, не дожидаясь моего ответа, произнес: – Конечно, в тринадцатый, а то в какой же.

– Откуда вы знаете?

– Я, внучек, многое знаю. А больше и негде вам было остановиться, у вас наверху, – старик ткнул клюкой в уходившую наверх дорогу. – Один только тринадцатый дом пустует постоянно.

– Почему пустует?

– А несчастливый он.

– Из-за номера?

– Да

нет, тут дела посерьезней номера будут. Ты, Слава, моего совета послушай, и скажи своим, что уезжать вам отсюда надо. И как можно скорее.

– Мы на все лето приехали.

– Зря, внучек, ох как зря. Не завидую я вам.

Козел дернул веревку, Авдей Карпович стукнул клюкой по земле.

– Стой ты, окаянный! – прикрикнул он на животное, а потом заговорил со мной: – Место, где стоят дома – несчастливое, много слез там было пролито, много страданий. Двести лет назад сжигали наверху ведьм и колдунов. Так-то, внучек!

Я смотрел на старика с недоверием.

– Не веришь мне? – спросил Авдей Карпович.

– Не знаю, – признался я.

– Ты, Слава, послушай, мне врать, резона нет. Я ж как лучше хочу. Места те…– Авдей Карпович снова поднял клюку, – необычные. Ещё четыре года назад наверху был лес, его в народе называли загадочным лесом. И никому до него не было дела, не захаживали сюда люди: ни чужаки, ни наши, деревенские. А потом кому-то взбрело в голову вырубить лес и построить коттеджи. Вот какая петрушка получилась. Народу понаехало – жуть! Техника день и ночь гудела. Тридцать коттеджей хозяин отстроил, на продажу дома выставил. Быстро домики раскупили; все, кроме тринадцатого.

– Почему?

– Не покупал никто тринадцатый дом, его в аренду сдавать стали. Тоже неудачно. Одна семья в аварию попала, машина в пропасть сорвалась, у других девочка чуть в бассейне не захлебнулась, у третьих мать с ума сошла. Оно и понятно, участок-то, на котором дом стоит, того… порченый. Дуб у дома видел?

– Да.

– Дубу больше двухсот пятидесяти лет, его потому и не срубили, когда стройка началась. Пожалели. Не знают люди, что раньше у этого самого дуба колдунов сжигали. Верно тебе говорю, Слава.

– А другие дома, другие соседи…

– Люди наверху живут странные, – перебил меня Авдей Карпович. – Уж что с ними приключилось – не знаю, но они не такие как все.

– Я вас не понимаю.

– Да я сам до конца всего не понимаю, Слава. Но точно знаю, нельзя вам здесь оставаться. Гиблое это место. А тринадцатый дом на порченой земле стоит.

Козел начал стучать копытами, Авдей Карпович развернулся и медленно побрел вниз.

– А что здесь делаете вы? – крикнул я.

Старик остановился.

– Я-то? Да вот Яшку выгуливаю. Он, понимаешь, у меня проказник большой – один пастись не умеет: скачет то и дело, веревку перегрызает. Приходится с ним, как с собачонкой гулять. Верно я говорю, Яшка?

Козел заблеял.

– Верно-верно, – заулыбался Авдей Карпович.

– А откуда вы знаете про… колдунов?

– Одна их женщин, которую обвинили в колдовстве и сожгли на костре, была прапрапрапрабабкой моей прапрапрабабки. А историю своей семья я знаю хорошо, она передается у нас из поколения в поколение. Вот так-то, Слава. – Авдей Карпович ушел.