Город, который сошел с ума
Шрифт:
– А вот, за День рождения! – заорал Хрупак и налил.
Все, и Васильев в том числе, с удовольствием выпили и дружно спели песенку про то как бегут пешеходы по лужам.
Васильев пел, вспоминая давно позабытые слова, и чувствовал, что ему хорошо и легко. И не хотелось уже возвращаться в сумасшедший Нью – Йорк, а хотелось чтобы это ощущение единения и взаимопонимания длилось бы и длилось.
– Если я в аду… – рассуждал Васильев, распевая одновременно про тонкую рябину, которой хотелось прижаться да никого подходящего, кроме кола в изгороди, не было рядом. – Если я в аду, то и все тоже
И пока Васильев оглядывал компашку, выбирая себе жертву, Кондратьев предложил выпить за искусство.
– Гениально! – пропела Коврижная и подцепила вилкой килечку.
– За бессмертное искусство! – добавил Кучерявый. Выпил и затянул про песню, которая строить и жить помогает.
– Гениально! – поддержала его Коврижная.
– Ага! – обрадовался Васильев, сообразив, что у неё спросить – это самый простой вариант. Тем более, что сидела она рядом. И он осторожненько взял Марию за руку. Пульса не было!
Однако Коврижная по – своему поняла Васильевский жест. Она наклонилась и прошептала:
– Гениально! Но сегодня ничего не выйдет, Олежка. Критические дни. Да и мой крокодил сегодня дома.
– Я, собственно… – начал оправдываться Васильев, – Я ничего такого… вообще..
– Хороших порывов нечего стесняться. – утешила Васильева Коврижная. – Они так редко бывают порывы эти.
Потом она выпила рюмку и закусила килечкой.
Васильев поднялся и под песню про комсомольцев – добровольцев пошёл в туалет, а потом в кухню на перекур. Там уже стоял у открытого окна Кондратьев и задумчиво смотрел на ночной город.
– Скажи, Олежка, – спросил Кондратьев, не оборачиваясь, – Вот, окна горят, люди там небось… Ты мне скажи – они живут или им только кажется, что они живут?
Васильев, подойдя поближе, взял Кондратьева за руку. И к своему удивлению, почуял тугой, нетерпеливый пульс.
Кондратьев улыбнулся:
– А я тебя, Олег, и щупать не буду. Я и так знаю…
Васильев тоже улыбнулся и закурил:
– Саша! Ты понимаешь, что тут происходит?
– Ни хрена не понимаю. – утешил Кондратьев. – Я на съёмках в Смоленске был. Приезжаю, а тут… вся эта хренотень. Чуть крыша не съехала.
– И что? Все покойники, кроме алкашей? – грустно спросил Васильев.
– Нет. – равнодушно сказал Кондратьев. – Не все. Только элита наша, так сказать. Номенклатура, интеллигенция всякая и к ним примкнувшие. Я на заводах бываю с концертами. Работяги живут как жили. И ни хрена им не стало.
– Как это не стало? – заволновался Васильев. – Вот Владлен говорил, что детей как – то… не рожают, что ли…
– Ты Владлена больше слушай! – засмеялся Кондратьев, – Он тебе ещё не такого споёт. Они же все видят только то, что хотят видеть.
Друзья, быть может, ещё поговорили, но в кухню бочком вошёл Ильюша Жердев и вынул из – за пазухи бутылку водки.
– А теперь, парни, за Новый год, потому что он, сволочь, снова к нам подбирается. – и Жердев начал наливать. Он был настолько обаятелен
Но Васильев удержался от соблазна, скользнул в коридорчик и ушёл не прощаясь.
Ночь была душновата. Васильев брёл к дому и слушал как из открытых окон плыла музыка из Рязановского шедевра. И снова возникло у Васильева желание бежать из этого города как можно скорее и дальше.
Во дворе Васильевский Запорожец всё так же сиротливо стоял на четырёх кирпичах. Только очень странно стоял, покачиваясь, как пьяный мужик. Васильев подошёл поближе. Это какая – то изобретательная парочка умудрилась открыть машину и забраться внутрь. И теперь голые девичьи ноги, упираясь в ветровое стекло, напоминали военные прожектора.
– А что? – улыбнулся про себя Васильев, – Дело молодое…
И тут же появился милиционер.
– Что это Вы тут делаете, товарищ? – сурово спросил страж закона у Васильева. И не дождавшись ответа спросил ещё суровей:
– Чьё это транспортное средство?
– Моё это средство, – приветливо разъяснил Васильев. – И ничего я тут не делаю. Я домой из гостей иду.
– Придётся, гражданин, пройти со мной. – сказал милиционер и положил руку на кобуру, – Сигнал был. Вам будет предъявлено обвинение в использовании транспортного средства не по прямому назначению и организации притона.
– Чёрт тебя побери! – в сердцах ругнулся Васильев и тут же пожалел, что ругнулся, потому что из подворотни выбежал здоровенный чертяка с вилами в лапах, заговорщецки подмигнул Васильеву, и, насадив взвизнувшего милиционера на вилы, убежал назад в подворотню.
Васильев остолбенел. И долго бы стоял неподвижно, но Запорожец, заскрипев зубами, съехал с двух кирпичей и грозил совсем перевернуться. Тогда Васильев очнулся и пошёл домой, ему не хотелось смотреть на муки старого дружка.
Поднимаясь по лестнице Васильев думал о том, что предыдущие его догадки справедливы и он попал в ад.
– Иначе откуда чёрт с вилами взялся? Черти в аду живут а на земле только алкоголикам показываются.
И тут же Васильев почувствовал себя настолько пьяным, что ему пришлось сесть на ступеньку и подождать немного пока пройдёт головокружение. Васильев сидел и вспоминал сколько он выпил на Никиных посиделках. Только ничего ему не вспоминалось кроме первой и последней рюмки. Васильев укоризненно погрозил пальцем неизвестно кому, выговорил:
– Впредь осторожней надо быть. А то… – и пошёл потихоньку, придерживаясь правой рукой за стену.
Дома было пусто. Ни домового, ни Милки. Васильев побродил по комнатам, а потом уселся на кухне. А только сел, как почувствовал запах жареного сала. Васильев насторожился и, посидев немного, сказал:
– А ну показывайтесь! Где вы там!
И они показались.
За столом рядом с Васильевым сидели Константин и два здоровенных чёрта в ватниках. У одного рога были бараньи, а у второго прямые, с красной ленточкой, завязанной бантиком на левом роге. На столе стояла початая бутылка водки. Мурка на задних лапах хлопотала у плиты. Ростом она была чуть ниже среднего человечьего. Черти Васильева не удивили. Константин тем более. Но вот, внезапно выросшая кошка… Да ещё готовит что – то.