Город мелодичных колокольчиков
Шрифт:
— Значит, майдан определил: лучше змей, чем шакал?
— Светлый князь, — разве майдан осмелится тебя с ползучим сравнивать! Бог да поразит воющего! Но если так ты соизволил шутить, то не рассердись, если вновь об азнауре Папуна упомяну. Раз такое за праздничней скатерью сказал: «Э-э, „барсы“, подымите чаши за змея, ибо он по мудрости своей посодействовал Еве и Адаму, и они удачно избавились от скучного рая». А что натворил «шакал»? Черту помог князей наплодить? А сейчас заодно с сатаной взбалтывает Картли. Поэтому майдан в Тбилиси похож на мутный уксус.
— Ты убежден, купец,
— Светлый князь, не убежден. Только азнаур не про Мухран-батони и не про Ксанского Эристави или подобных им светлых князей думал. А разве «шакал» не князь? Или Квели Церетели, или Магаладзе? Светлый князь, помоги майдану, нет торговли, один стон на больших весах.
— Я так и замыслил, Вардан. Но я ведь не Георгий Саакадзе, в торговле плохо разбираюсь. Одно понимаю: купили два князя виноградник, один из них решил отгородиться, другой возликовал, ибо один забор стал двоим служить. Так и я: решил за себя арагвинцу отплатить, а пользу и майдан извлечет. Вот почему тебя, Вардан, вызвал: необходимо царю Теймуразу тайное послание доставить. Понял? Поезжай как будто с товаром…
— Не безопасно, светлый князь, майдан вмешивать: если царь оптом передаст Зурабу тайну, всех злой дух Базалети уничтожит. Другой способ есть.
— Менее рискованный?
— Более удачный.
— Говори! — В голосе Шадимана звучала насмешка.
— Один азнаур, кахетинец, часто к Зурабу от царя скачет. Со мною в дружбе, ибо я всегда забываю взять у него монеты за купленный товар, иногда сам предлагаю в рассрочку атлас на платье жене или бархат на праздничную куладжу.
— А в каких случаях предлагаешь сам?
— Когда хочу установить — какому товару под стать мысли царя, царицы или царевны Дареджан.
— А на что тебе то, что не тянет гиря?
— Мне, правда, такой товар ни к чему, но Георгию Саакадзе пригодится, — с достоинством ответил Вардан. — В прошлый приезд такое поведал телавский азнаур: "Зураб Эристави жену к себе просит пожаловать, а царевна клянется, что лишь только имеретинского царевича любит, и, пусть Зураб хоть цаги собственные проглотит, не поедет к нему. И в придачу азнаур тихо довесок подкинул: князь Зураб давно в Телави не заглядывал. Князья Северной и Южной Кахети требуют, чтобы подать для них в Картли собрал. А «шакал»… — Вардан поперхнулся, — только князь Арагвский боится картлийских владетелей беспокоить, а больше взять не с кого. Азнауры, кто хоть чуть побогаче, так добро запрятали, что без помощи Моурави и сами не сыщут, а с того, кто, кроме шиша, ничего на весы не может бросить, что возьмешь? На майдане тоже по примеру азнауров поступают: бархат на лучшее время прячут, а на персидской кисее кривой мелик как муха на смоле: ни взлететь, ни провалиться. Иной раз за день и абаза не соберет.
Внезапно Шадиман вновь почувствовал, что его одолевает скука. Мелкие треволнения майдана как бы напоминали, что арена и его деятельности сузилась до размера монетки, да еще фальшивой. И, подавляя зевоту, сухо спросил:
— Значит, за своего азнаура ручаешься?
— Еще как ручаюсь, — встрепенулся Вардан, — иначе не стоило бы затягивать разговор. — И подумал:
Шадиман бесстрастно слушал купца, внутренне удивляясь силе чувств Нестан-Дареджан и Александра Имеретинского, одержимых бесом любви. «Неужели счастье в том, что для двоих исчезает мир мрачных мистерий и они целиком поддаются соблазну рокового обмана? Нет, нет и нет! Счастье в подчинении душ, в обуздании противников, в борьбе за первенство на арене жизни». И он обернулся к подернутому сероватым сумраком окну, словно хотел рассмотреть участников кровавого маскарада и среди них себя в змеином обличий.
Решительно приблизив к себе ларец, Шадиман достал запечатанный свиток.
— Я такое думаю, светлый князь, — невозмутимо продолжал Вардан, — если немного марчили вручить азнауру, — жаловался — нуждается, а царь давно ничего не дает… Заверну в шелковый платок твое послание, приложу пять звонких и пообещаю: если в руки царю передаст, еще десять доплачу.
— А как проверишь? У венценосца осведомишься?
— Почему так? На образе азнаур за монеты поклянется. И ломать крест не станет; серная вода уместна в бане, а не в день страшного суда.
— Возьми двадцать марчили, зачем тебе тратиться? А если по действиям Теймураза увижу, что мое послание он получил, тебя вознагражу за находчивость и азнаура за верность кресту. Дело, Вардан, общее — видишь, какое время настало?
Предчувствием новых катастроф была охвачена вся Картли. Таинственное исчезновение Тэкле породило слухи, то нелепые, то граничащие с истиной, в равной степени взбудоражившие замки и лачуги, дома и хижины. Все стало казаться зыбким, невесомым, созданным игрой воображения. Одних картлийцев невольно охватил испуг, переходящий в ужас, другие пьянели от торжества, порожденного злорадством. Собирались толпы, гудели, до исступления спорили.
— Тише! Не кричите, люди! Пусть думают, царица Тэкле исчезла!
— Пусть князья трясутся на своих мягких ложах!
— Кто сказал, царица растворилась в облаках? Не святая! Где-то укрыли! Что-то замышляют!
— Не иначе как Трифилий руку приложил.
— Непременно так. Искать надо в монастыре святой Нины. Там все женские горести.
— Хо-хо, ищи форель в кизиловнике! Нет, здесь игра Мухран-батони.
— И Ксанских Эристави не следует забывать.
— Теперь ждите Саакадзе. Воздвигайте выше стены.
— Не поможет. Багдад брал.
— Слава пресвятой деве, скоро наш Моурави прибудет!
— Кто мог думать! Церковь нарочно делает вид, что непричастна!
— Многие Базалети вспомнят.
— Святая метехская богородица, сохрани и покров учини кроткой царице Тэкле.
— О-о, что происходит? Почему неумолчно бьют в колокола?
— Почему молят за упокой царя Луарсаба?
— За здравие царицы Тэкле еще больше.
— О-о, в могилах почернели бронзовые украшения.
— Кто видел? Кто?