Город мелодичных колокольчиков
Шрифт:
Обогнув сады, орошаемые источниками, всадники направили коней в заросли вечнозеленого дуба. Тропа затейливо изгибалась. Дул горно-долинный бриз, и над головами «барсов» неугомонно шумела листва. Вдруг Элизбар круто осадил коня и прислушался. Где-то совсем рядом в зарослях послышалось конское ржание и кто-то вполголоса выругался по-персидски.
Разделившись, «барсы» рысью двинулись навстречу неосторожному путешественнику.
— Яваш! — загремел Элизбар, выхватив клинок и прикладывая его к груди незнакомца.
Перед
Пануш, пристально вглядываясь, рванулся к незнакомцу. Миг — и приклеенная борода очутилась в его руке.
— Лазутчик! — радостно крикнул Гиви, обнажая саблю. И тут же: — Юсуф?! Откуда ты, дорогой? Кого лечишь здесь?
Преодолевая дрожь, шахский лекарь таращил на «барсов» глаза и радостно всплеснул руками:
— А-а-а-га, Ги-ги-ви!
«Барсы» опешили: перед ними, как призрак невозможного, предстал хеким Юсуф, главный лекарь шаха Аббаса, друживший в Константинополе с зятем четочника Халила. Персиянин в середине Анатолии! Что могло сейчас быть удивительнее этого?
Элизбар учтиво поклонился:
— Да светит над тобой, хеким Юсуф, солнце аллаха! Большую радость доставишь Непобедимому, если посетишь его шатер.
— Пусть Мекка будет мне свидетелем, и я рад встретить Непобедимого, хоть и спешу очень.
— Видим. Но разве сейчас время для лекаря «льва Ирана» путешествовать по Турции, да вдобавок лишь с одним слугою? Или шах-ин-шах перестал дорожить тобою?
Лекарь внимательно посмотрел на черную повязку Матарса, она показалась ему выцветшей, и облегченно вздохнул: «Гурджи не причинят мне зло». Он и не помышлял о бегстве, ибо слишком хорошо по Исфахану знал «барсов».
Юсуф молча выровнял коня и, сопровождаемый понурым слугой, последовал за «барсами». Развлекая лекаря, Гиви с любопытством расспрашивал, как живет он в Иране, богатеет ли по-прежнему на милостях шаха Аббаса, выстроил ли еще дом, как хотел? Лекарь нехотя отвечал.
Изумился и Саакадзе: «Неужели безобидный лекарь стал лазутчиком?» Но, помня обычай, воздержался от вопросов и пригласил войти в шатер для отдыха и еды. Эрасти, поняв Моурави, увел слугу к себе и угостил так, что тот, забыв все на свете, уснул.
Вскоре хеким Юсуф с кубком в руке опустился по одну сторону черной бурки, Георгий Саакадзе — по другую. «Барсы» образовали полукольцо.
— Говори, хеким! — строго сказал Саакадзе. — Почему ты, придворный лекарь шаха Аббаса, тайно вступил на турецкую землю?
— Но ты не турок, Непобедимый, ты гурджи.
— Я Моурав-паша! Заметил у входа три бунчука? Как гурджи я не трону тебя, как трехбунчужный паша — я должен знать правду. Что заставило тебя пойти на риск и пробираться в Токат? Говори, ничего не утаивая!
— Я люблю странствовать,
— Сейчас война. Странствуют только безумцы и лазутчики. Ты не дорожишь головой… Говори, что случилось в Иране? Почему Иса-хан и Эреб-хан не среди войск? Если ты лазутчик — разоблачу! Если ты беглец — окажу помощь. Выбирай!
— О сардар, — торопливо проговорил лекарь, — умерь свой гнев. Случилось… Тот, кто дал тебе звание Непобедимый, покинул землю ради седьмого неба справедливого аллаха!
— Что-о?! Шах Аббас… Умер?!
— Мохаммед свидетель, это истина.
Саакадзе не мог сразу осознать эту весть, такую неожиданную и столько в себе таящую: «Нет больше шаха Аббаса! Притеснителя многострадальной Грузии! Открыт путь в завтрашний день, где ждет счастье борьбы и сладость победы, где потянутся к солнцу новые всходы и запылают очаги, где разольются песни радости и зацветут цветы любви и где жизнь скинет с себя чадру полувекового кошмара!»
— Кого объявил наследником шах?
— Сэма-мирзу.
— А кто сейчас правит Ираном?
— Мертвый шах Аббас.
И лекарь рассказал подробно обо всем, что произошло в Мазандеране.
Какая-то мысль осенила Саакадзе, лицо его преобразилось; крупно шагая между полотняными стенами шатра, он что-то напряженно обдумывал.
Не желая мешать ему, «барсы» замолчали. Дато стряхнул со лба холодный пот. «Странно, — думал он, — почему в этом году случается столько непредвиденного? Вот Зураб… Ну, его смерть можно понять. Чтоб высоко взлетать, нужны подходящие крылья, а не хвост шакала. Крылья!.. Хосро-мирза сейчас царь Картли… Чтоб согнать, его с трона, надо победить шаха Аббаса, а он ускользнул в ад. Доберемся ли мы до Картли? Не завершается ли последняя страница Книги судеб?»
— Что с тобою, Дато? Почему стонешь?
— Шаха жалко, Георгий… Хотя бы еще год прожил.
Саакадзе шепнул «барсам» по-грузински:
— После хекима — военный разговор и в путь! — и вновь опустился на бурку.
— Так ты говоришь, на престол Ирана взойдет Сэм-мирза?
— Мохаммед свидетель, это истина.
— Жестокий рок довлеет над Тинатин-Лелу! Как теперь надо бояться ей за маленького Сефи-мирзу.
— Видит пророк, уже не надо.
— О Юсуф, ты хочешь сказать, что…
— Ага Дато, зачем аллах не уничтожит шайтана, нашептывающего только плохое? Сэм-мирза еще не открыл миру, что он шах, а уже ослепил Сефи-мирзу. Говорит, давно глаза брата аллаху обещал.
«Барсы» невольно схватились за рукоятки клинков. Димитрий в сердцах выругался. Юсуф, взглянув на помрачневшего Саакадзе, продолжал:
— Потом велел отправить ослепленного в крепость Алимут, что в трех днях пути от Казвина. Там многие годы страдали старшие сыновья шаха Аббаса, рожденные от хасег, Ходабенде и Имам-Кули.