Город мертвых
Шрифт:
Мать просияла, глядя на Фарли, а затем сказала:
– Он всегда хорошо разбирался в науке. Я жду, что он станет следующим Биллом Гейтсом.
– Мам, Билл Гейтс не ученый.
– Ну, он миллиардер, что ничуть не хуже.
– Он даже колледж не закончил, – сказал Фарли.
– Когда бы у него было на это время?
– Кем я хочу стать, – заявил Фарли, – так это следующим Робертом Хайнлайном. Он написал лучшую в мире фантастику.
Опознав в Фарли Сэмплсе инструмент, при помощи которого она может убедить этих людей в том, что возникшая угроза не имеет инопланетного происхождения,
– Сынок, нанотехнологии ведь не просто фантастика, да?
– Нет, мэм. Это будет следующий научный прорыв. Они каждый день делают открытия. Но нашим нанотехнологиям далеко до того, на что способны эти пришельцы.
– Может быть, – сказала Карсон. – А возможно, есть некая тайная лаборатория неподалеку от того, что вы, ребята, называете здесь Шоссе конца света. Похоже, я знаю, кто ею заведует, и, не исключено, мы с Майклом – часть команды, которая пытается ее закрыть. Что скажешь на это?
– Твою ж… – пробормотал Фарли.
– Придержи язык, мальчик, – предупредила его мать.
– …дивизию, – закончил Фарли.
Повысив голос, Долли обратилась к женщинам, трудившимся в соседней столовой:
– Шэнона, Вера, лучший способ дать Карсон и Майклу понять, с чем мы имеем дело, – это показать им ваше видео.
Шэнона Фэллон и Вера Гибсон пришли на кухню с телефонами, которыми снимали видео потрясающе красивой юной женщины в «Пикинг энд грининг», когда она внезапно превратилась в машину смерти и прошила лицо Джонни Танкредо, а потом словно рассеялась и полностью его впитала.
Майкл в своем духе сказал:
– Твою ж дивизию.
Карсон промолчала, поскольку, если бы смогла облечь мысли в слова, то выдала бы только «Мы покойники».
15
Мистер Лисс включил в гостиной свет, и Намми увидел Боза, сидящего за пианино и играющего печальную музыку.
Настоящий офицер Барри Бозман был мертв, находился на кухне, в трусах и халате. Если мистер Лисс прав, то перед ними сидел марсианский ксерокс Боза.
Ксерокс не среагировал на включение света. Он просто продолжал играть музыку.
Держа свое длинное ружье перед собой, мистер Лисс медленно подходил ближе к игравшему на пианино, однако сохранял при этом безопасную дистанцию. Мистер Лисс был храбрым, но не глупым.
Намми не продвинулся ни на шаг, готовясь бежать. Он был глупым, да, но не настолько, чтобы подумать, будто бежать не придется.
– Ты, – резко сказал мистер Лисс. Когда Ксерокс ему не ответил, старик добавил: – Эй, сукин ты сын, марсианская подтирка, что ты делаешь?
Музыка была такой печальной, что Намми хотелось заплакать. Она напоминала одну из мелодий, что звучат в фильмах, когда молодая мама умирает от рака и к постели умирающей по одному приводят ее маленьких детей, чтобы они могли попрощаться, а папа детей едет с войны, но может не успеть вовремя, чтобы попрощаться, и ты так хочешь переключить канал на «Энимал Плэнэт», или на «Фуд Нетворк», или даже на «Спайк ТВ», что угодно, только не это. Ты не помнишь, почему вообще начал это смотреть, но теперь не можешь отвернуться, тебе нужно знать, успеет ли папа вовремя. Он всегда успевает
Вот такая музыка.
Когда Ксерокс все равно не ответил, мистер Лисс сказал:
– Что, ты слишком хорош, чтобы говорить со мной? Не смей задирать нос, убойная ты марсианская грязь. Иначе я тебе его отрежу, брошу в блендер с мороженым, приготовлю мясной шейк и выпью его. Я так уже сотни раз делал.
Мысль о милкшейке со вкусом носа заставила Намми подавиться и еще раз подавиться, но он был уверен, что его не стошнит обедом.
– Даю тебе еще один шанс, ты, вонючая космическая куча дерьма. Что ты здесь делаешь?
Ксерокс не поднял взгляда. Он смотрел на свои руки, на клавиши. Он сказал:
– Я здесь играю на пианино. – И голос у него был совсем как у Боза.
– У меня есть глаза. Так что не говори мне о том, что я и так уже вижу. Почему ты играешь на пианино?
– Когда я загрузил его воспоминания, я научился играть. Он хорошо умел играть, так что теперь умею и я.
– И что мне сейчас, аплодировать? – спросил мистер Лисс, злость которого засияла еще ярче, как обычно бывало, если он заводился. – Мне купить дюжину роз и ждать за кулисами твою жалкую марсианскую задницу? Ты ни минуты не практиковался, так что не ожидай оваций стоя от Конвея Лисса. Почему ты долбешь пианино вместо того, чтобы захватывать мир с остальными такими же паразитами?
– Я сел здесь до рассвета и играю с тех самых пор, – сказал Ксерокс.
Намми был впечатлен, ему хотелось спросить марсианина, как долго тот может не писать, но он понял, что тогда сам станет целью для злости мистера Лисса. Ему нравилось не быть целью.
– Ты испытываешь мое терпение, Дарт Вейдер. А для меня ты не больше, чем мазок тараканьей блевоты, так что не испытывай мое терпение. Я не спрашивал тебя «сколько?», я спросил «почему?».
По какой-то неизвестной причине Намми почти загипнотизировали руки марсианского Боза, которые словно парили над пианино, едва касаясь черных и белых клавиш, будто вообще не касаясь их, словно музыку из инструмента он добывал волшебством.
Ксерокс сказал:
– Этим утром… на кухне… во время передачи памяти, когда его жизненный опыт передавался мне… он умер от мозгового кровотечения.
– Я знаю, что он умер, – сказал мистер Лисс и плюнул на пол. – Этот полицейский мертв, как Уайетт Эрп, мертвее чертова камня. Да что, черт подери, с тобой такое? Ты постоянно говоришь мне то, что я и так уже знаю, а не то, что хочу узнать.
Руки парили над клавишами, словно искали что-то. Вместе влево, затем в разные стороны, вместе в центре, затем обе вправо, словно потеряли что-то важное и пытались теперь найти его, а мелодия была просто чем-то, что происходит во время поиска, как музыка в фильмах, когда она нужна актерам. Что бы ни искали руки, они печалились, потому что не могли найти, и вот почему мелодия была печальной.