Город мясников
Шрифт:
– Я ненавижу сенат, – перебил я. – Они во всем виноваты. Теперь я вспомнил и больше не забуду. Они оккупировали мою страну. Они разорвали ее на части. Они обманом заманили меня на службу. Сенат мог остановить войну, мои родители были бы живы… Мои сестры были бы живы. Конфедерация сместила нашего президента, а потом они ждали. Они ждали, пока нас вырезали наши соседи… Они обманули меня. Я родился вовсе не в западном Лонгтауне, а на другом континенте. Я родился в Славии, они заставили меня забыть мой родной язык! Я их ненавижу.
Кажется, я заплакал. Кажется, кто-то гладил меня по голове и обнимал
– Ненависть – плохой товарищ, – рассудительно заметила женщина, похожая на утку.
– Я ничего не помню, что было вчера, – пожаловался я. – Почему вы меня не разбудили? Я бы остановил его…
– Вначале ты кричал и дрался. Ты требовал тебя освободить, кричал, что конфедераты – подонки, что ты лично взорвешь сенат и отрежешь головы вербовщикам.
– Я такое говорил?!
Старик улыбнулся своей внучке, та все еще плакала, склонившись над корзиной с чистым бельем. Против своей воли я пожирал глазами ее тело под облепившим ее мокрым платьем. Кажется, с моей памятью сыграли несколько дурных шуток. Я никак не мог припомнить лицо Клавдии.
– И что будет, если я оборву веревку?
– Ничего. Ты еще не собрался воедино, хотя вернул память. Но ты на верном пути. Ты уже признаешь, что мир имеет право на несколько истин… – Тут декодер закряхтел, будучи не в состоянии подобрать верный перевод. – Ты уже признаешь, что ваш сенат – не единственное мерило ценностей во вселенной…
Я снова закрыл и открыл глаза. Вокруг оказалось еще красивее, чем мне показалось вначале. Над холмом посреди озера низко склонялись деревья, рассыпая розовые и огненно-рыжие лепестки. Медленно плывущие по протокам лодки точно вырезали черные полосы среди ковра лепестков. Пушистые голубые обезьянки перепрыгивали с ветки на ветку и корчили рожицы. Иногда они дрались из-за вытянутых, пупырчатых плодов. Рев воды слышался все отчетливее, сквозь него прорывались далекие выкрики и перестук барабанов.
«Мокрик…» – подумал я. Я вспомнил его идиотскую губную гармошку, его скучные штабные отчеты. Его рассудительную манеру говорить, его манеру плеваться при разговоре.
Я предпочел бы сейчас быть заплеванным с головы до ног. Бауэра убьют. Спустят с поводков своих неведомых, наверняка плотоядных агхра и сдерут с этого придурка шкуру…
С островов приплыли еще две лодки, мягко ткнулись носами в мох. Из них выбрались человек восемь, мужчины с детьми на плечах, женщины с корзинами, закутанные в живые меховые накидки. Так мне показалось сначала. Конечно же, это были никакие не накидки, а такие хитрые зверьки, плоские, горячие и бескостные. Их тут запросто использовали вместо одежды, а кормили сладкими ягодами, растущими на кочках.
На острове Спасения многие вещи происходили легко. Гораздо легче, чем в том мире, который остался в тысяче миль к северу.
Меня поразили их лица. Люди смотрели на меня, а я – на них. Некоторое время я не понимал, что происходит, потом до меня дошло. Это были не лесняки, а белокожие тесейцы, только здорово изменившиеся под воздействием лесной жизни. Все загорели и загрубели, мужчины обросли гривами и бородами, женщины совсем иначе красили лица и носили иные, дерзкие, аляповатые украшения. Мужчины вылезли с топорами, в одной из лодок лежали бухты веревок и кабеля.
– Вы – дезертиры? – Я впервые
Мне все еще было трудно стать настоящим.
Стать просто человеком.
Один из бородатых мужчин кивнул. На нем, поверх меховой выворотки, красовалась полуистлевшая форма инженерного дивизиона.
– Меня выбрали лидером колонии, – слегка шепелявя, признался он. – Назад мы не вернемся, но дело не только в вере. Мы отвергаем прогнившие ценности конфедерации. Мы предпочитаем жить бедно, но без ежедневной рекламы средства для мытья унитазов. Мы считаем, что сенат должен был спросить у народов Беты, хотят ли они этой оккупации.
– Мы приплыли, чтобы забрать тебя, – с мягкой улыбкой произнесла рыжеволосая женщина. На ее руках спал завернутый в живую шкурку ребенок. – Старейшины считают, что тебе пока лучше находиться среди своих.
– Пока ты не поймешь, что свои – везде, – добавила большеротая внучка вождя. Из глаз ее все еще катились слезы.
– Колдуны ошиблись в твоем приятеле, надо было его убить в городе, – буднично сообщила рыжеволосая женщина. – Он разрушил вторую, основную плотину, теперь вода прибывает, она уже затопила нижнюю деревню. Мы приплыли, чтобы тебя забрать. Придется некоторое время продержаться на горе, пока мужчины не восстановят плотину. Идем в лодку, надо спешить. Старейшины просят тебя о помощи. Помоги им найти солдата. Его обещают не убивать, его даже вернут назад к вашему военному лагерю. Помоги найти его, ведь ты его слышишь, ты его командир. Пожалуйста…
Я оглянулся на шаткие мостки. Тесейка не обманывала – вода заметно прибывала, мостки наполовину скрылись под водой. Я потянул свою веревку, поднял с земли железную гирьку, к которой она была привязана. Веревку обмотал вокруг пояса.
Мне еще рано было рвать путы.
– Дайте мне тоже топор, – сказал я.
Лесняки переглянулись. Я слышал их растерянные мысли. Они не доверяли мне. Некоторые и сейчас готовы были меня прирезать. Потом кто-то протянул мне древко с блестящим лезвием секиры.
Я принял оружие. Лезвие было отвратительно отбалансировано, рукоятка слишком тяжелая, вдобавок обмотана скользкими, лоснящимися от жира веревками. Впрочем, лезвие неплохое, из тех, что не тупятся.
Я вспомнил, как мы дрались на похожих топорах. Кажется, я сам записался в академии на занятия по боевым искусствам древности и посещал их целый год. Кажется, я завоевал пару каких-то кубков и дважды брал первые места. Все это потеряло смысл. Имело смысл только одно – вернуться на Тесей, чтобы сбежать в родную Славию. Ради этого стоило принять любую веру.
Сенат обманул меня.
Однако боевой топор всегда имеет смысл, даже если он переделан из пилы горного проходчика. Его рукоять так и поет в кулаке, напоминая, как славно и приятно можно снести пару дюжин черепов.
Я оглянулся. Они отшатнулись. Растрепанные женщины с комбината и женщины лесняков с замарашками-детьми на руках. Подслеповатые старухи в бусах из ушей атхра и жилистые большеротые подростки с трофейными тазерами. Полуголые, заросшие бородами дезертиры в обнимку со своими новыми зеленокожими женами.