Город на берегу неба
Шрифт:
— Пора вставать! Валяться в постели до одиннадцати часов утра — это просто неприлично.
— Какое “неприлично”, я уснул пару часов назад, — простонал Рус. — Голова раскалывается…
— Конечно, раскалывается, — спокойно подтвердил Илья. — Ты пил крепкий алкоголь практически всю ночь, а алкогольные напитки содержат этанол, который приводит к обезвоживанию организма. Сейчас твои ткани и органы пытаются восполнить запасы жидкости и отбирают её у мозга…
— Илюха, заткнись!.. — взревел Рус.
— …который на семьдесят
— Заткнись, заткнись!!!
— …а оболочки, которые соединяют его с черепом, натягиваются. Это и приводит к головной боли.
— Лучше принеси воды, умник, — прохрипел Рус, морщась от яркого света и отрывая, наконец, взлохмаченную голову от подушки. Да, так давно он не напивался, кажется, с самого студенчества…
— Минеральная вода на тумбочке возле кровати, — невозмутимо сообщил Илья. — Там же ты найдёшь таблетку нурофена. Завтрак на столе в кухне.
При мысли о завтраке Руса замутило. Он жадно схватил бутылку с водой, осушил её в несколько торопливых глотков, не забыв принять обезболивающее, и намеревался было опять рухнуть в постель, но Илья не позволил ему этого сделать.
— Пора вставать, — внушительно повторил он, безжалостно вытаскивая подушку из-под головы Руса. — Ты же человек, а не морально разложившаяся скотина.
— Фу, Илюха, — пробормотал Рус, пытаясь заговорить ему зубы и прикорнуть под шумок, — в Америке ты стал просто отвратительно ругаться. Раньше я за тобой такого не замечал…
— Люди меняются, — справедливо возразил тот. — Я вот тоже не замечал за тобой раньше стремления напиваться до невменяемого состояния. Честно говоря, таким ты мне совсем не нравишься.
— Я и сам себе таким не нравлюсь, — оставив попытки снова заснуть, Рус уселся на постели, грустно подтянув голые колени к подбородку. — И Оле я тоже не нравлюсь…
— Только не начинай всё сызнова, пожалуйста, — попросил Илья. — За вчерашний вечер и ночь ты пятнадцать раз сказал мне, что Оля тебя не любит, и я, стараясь быть вежливым, пятнадцать раз тебе искренне посочувствовал.
— Чурбан бездушный, — посетовал Рус себе под нос, — лучшему другу можно было посочувствовать и шестнадцать, и двадцать… и даже сто раз! До бесконечности!
— Но это же не поможет твоему горю, разве нет? — Илья испытывающе взглянул на Руса. — Так какой смысл в этом напрасном и непродуктивном времяпровождении? Всё плохо, обнимемся и будем плакать?
— Да уж от тебя дождёшься и объятий, и слёз… — проворчал Рус, всё-таки выбираясь из постели. — Я в душ. Что там у тебя на завтрак?
— Каша с сухофруктами и сладкая булочка. Сейчас тебе необходимо повысить уровень сахара в крови.
— Боженька, за какие грехи ты покарал меня таким занудным другом? — возведя глаза к потолку, пожаловался Рус. — Каша на завтрак… господи, я с детского сада не ел кашу на завтрак.
— Ты и в детском саду её не
Так они перекидывались шуточками (впрочем, Илья как обычно не считывал иронии и во всех своих репликах был предельно серьёзен и искренен), и Русу даже на секундочку обманчиво показалось, что внутри — в груди — больше так сильно не болит и не жжёт, как накануне.
Однако оказалось, что это лишь временное затишье…
Едва он очутился в ванной комнате и влючил душ, как тяжело и удушающе навалились воспоминания: они с Олей в очередном придорожном мотеле — вдвоём под струями воды, обнажённые, шальные, её влажные волосы облепили плечи и грудь, а он безостановочно целует её, целует, сходя с ума от ладной стройной фигурки в его руках, скользя ладонями по её коже и взбивая гель для душа в ароматную мягкую пену…
Он согнулся пополам от невозможности сделать вдох и чуть не взвыл. Чёрт побери… чёрт побери, как долго это будет с ним продолжаться?!
— Успокойся, рохля, — сказал он сам себе с ненавистью. — Ей нет дела до того, как ты убиваешься. Она сделала свой выбор. Ты ей не нужен, хватит скулить и страдать, подбери сопли!
И со злостью врубил ледяную воду на полную мощь.
Оля сбежала. Улизнула прямо у него из-под носа, ловко усыпив бдительность не только самого Руса, но и всего больничного персонала.
Едва ей разрешили вставать, чтобы самостоятельно передвигаться по отделению, как она вызвала такси и была такова! Рус как раз находился у себя в гостинице — отлучился ненадолго, чтобы принять душ, побриться и сменить одежду.
— Ты не спеши, — убеждала его Оля, — отдохни хорошенько, приведи себя в порядок… Уж пару часов я как-нибудь смогу обойтись без твоего присмотра, не волнуйся!
А когда он вернулся, её уже и след простыл.
Рус никогда ещё не чувствовал себя так неловко… да какое там неловко — так стрёмно! — перед врачами и медсёстрами. А ещё перед Брэндоном — особенно перед Брэндоном! Он так много сделал для Оли с того самого момента, как её привезли сюда на скорой, так искренне переживал за неё, так хлопотал о её здоровье…
— Вы же понимаете, что пациентка слишком рано и несвоевременно покинула больницу, — растерянно произнёс Олин врач. — Если с ней что-нибудь случится… это будет исключительно на её совести. Её поступок — полностью её ответственность, а мы сделали всё, что могли! — и это прозвучало как “мы умываем руки”.
Рус понимал, что именно на это — на свою единоличную полную ответственность — дурёха и рассчитывала…
Единственной попыткой объясниться с Олиной стороны стала адресованная Русу короткая сумбурная записка о том, что ей опасно долго оставаться в больнице, но она чувствует себя совершенно прекрасно и с ней всё будет в полном порядке.