Город падающих ангелов

Берендт Джон

– Скажите, – заговорила женщина слева, – как получилось, что вы решили посвятить себя уничтожению крыс?

– Ах, синьора! – ответил Донадон. – Когда я стоял у смертного одра моей бабушки, она заставила меня поклясться, что я совершу что-то великое во благо человечества. С самого детства я проявлял интерес к химии и медицине. Я даже решил, что займусь изобретением лекарства от рака. Я знал, что ДДТ вызывает рак, и обошел несколько мясных лавок и сказал владельцам, что представляю американскую компанию «Макс Дон Бразилейра» – название я, конечно, выдумал – и что мы сделали инсектициды, не содержащие ДДТ. Я пообещал: «Я избавлю вас от мух».

Первый же мясник сказал: «Если ты это сделаешь, то я заплачу любую

цену». Мухи откладывали яйца во всем его мясе. Это было настоящее бедствие. Я мгновенно сориентировался, сообщив: «Это будет стоить вам тридцать тысяч лир, или пятнадцать долларов». Он ответил: «Я согласен». К концу дня я набрал заказов на сто пятьдесят тысяч лир, или семьдесят пять долларов, а в те дни это были большие деньги.

Я был просто вне себя от радости. Но ведь продукта у меня не было! Поэтому в то же время я был в отчаянии. Но я зашел в один бар в Тревизо, где живу – это в восемнадцати милях к северу от Венеции, – поговорил там с двумя приятелями, убедив их присоединиться ко мне. Я сразу же переехал в отель «Карлтон» в Тревизо и с помощью телефонного оператора и портье смог убедить клиентов, что это штаб-квартира итальянского филиала американской компании, производящей инсектициды.

Как мы уничтожили мух? Воспользовались для этого фосфорным соединением, продуктом компании «Монтэдисон». Если бы мы сделали это сегодня, то надолго сели бы в тюрьму. Это страшно токсичное соединение. Но оно сработало. Люди услышали обо мне.

Потом мне позвонил граф Борлетти, король швейных машин, и попросил очистить от мух свою конюшню. Однажды Борлетти сказал мне: «Массимо, что ты собираешься делать зимой, когда нет мух? Уничтожение мух – занятие сезонное, а вот крысы портят людям жизнь круглый год. Почему бы тебе не заняться крысиным ядом?»

Какая это была пища для ума! В ту же ночь я принялся экспериментировать в раковине гостиничного туалета. Я голыми руками смешал десять фунтов свиного жира с кумарином, а утром поменял все – компанию, ее название, ее цели. Было это в семидесятом году. Успех был мгновенным и оглушительным, и с тех пор мы стали непрерывно расти. Я признаю, что уничтожение крыс не такое благородное занятие, как лечение рака, но, по крайней мере, я делаю нечто полезное для человечества, и моя бабушка может покоиться в мире.

Донадон вручил всем нам свои визитные карточки. На картоне значилось название компании: «Braun Mayer Deutschland».

– Я думал, что вы итальянец, – сказал я.

– Да, я итальянец, но если бы я дал своей компании итальянское название, то люди подумали бы: «Этот продукт изготовлен в Италии? Я ему не доверяю». Италию все представляют как страну, которая не умеет производить ничего, только плодить мафиози, портных и сапожников. Наоборот, Германия – это солидная, просвещенная и развитая страна. Все думают, что если кто и может уничтожить крыс, то это немцы. И я выбрал звучащее очень по-немецки название. «Майер» – это немецкий эквивалент «Смита». «Браун» напоминает всем о Вернере фон Брауне, человеке, создавшем ракеты, долетевшие до Луны, а это прибавляет уверенности в надежности фирмы. Умлаута над u быть, конечно, не должно, но это усиливает немецкость названия. А «Deutschland» говорит само за себя.

– Очень разумно, – согласился я.

– Моя маленькая компания внесла свой вклад в знаменитый экономический бум в Северной Италии. Вам известно, что здесь, в Северной Италии, самая высокая концентрация деловой активности в мире? Это правда: на каждые восемь жителей приходится одна компания. Обычно это мелкие семейные предприятия. Как мое, как компания «Бенеттон», принадлежащая моему другу Лучано Бенеттону. Лучано родился и рос, как и я, в Тревизо, и штаб-квартиры наших предприятий тоже находятся там.

– Два титана Тревизо, – сказал я.

– Ну… – задумчиво протянул синьор Донадон, – Лучано – гений в деле зарабатывания

денег, и мало того – он умеет их сохранять. Я знаю его дольше тридцати лет и очень люблю. Но при всем его богатстве он ни разу не угостил меня обедом! Ему нравится, как я готовлю, и он часто приходит ко мне домой пообедать. Я готовлю для крыс и для Лучано Бенеттона.

– Вы когда-нибудь сотрудничали с Бенеттоном?

– Нет, но для изготовления нашей рекламы мы пользуемся услугами одного фотографа – Оливьеро Тоскани, парня, который создал рекламную кампанию «United Colors of Benetton» и журнал «Colors» [27] . Я попросил Тоскани сделать рекламное фото моего крысиного яда; за основу был взят сюжет «Тайной вечери» – у всех людей на картине, включая и Христа, были крысиные головы. Но меня уговорили не показывать эту рекламу.

27

«Цвета» (англ.).

Синьор Донадон принялся за еду, и, как только он к ней приступил, в дальнем конце зала началось какое-то движение. В помещение эффектно вторглась группа опоздавших гостей – особенно привлек внимание собравшихся развевавшийся белый шелковый шарф и обилие блеска. Шарф принадлежал высокому стройному мужчине в смокинге и роговых авиационных очках-консервах в стиле тридцатых годов. Мужчина непринужденно обменивался приветствиями со знакомыми, проходя мимо столов. Блестела же его свита: три красивые женщины, на одной из которых сверкали покрытые блестками колготки.

– Наверное, это модели или актрисы, – сказала сидевшая слева от меня женщина, заметив, что я смотрю в их сторону. – Это Витторио Згарби, художественный критик и самопровозглашенный великий соблазнитель Италии. Он уже написал свою автобиографию, а ему всего сорок пять, и он считает себя современным Казановой. Он очень умен и невероятно беззаботен. Он ежедневно выступает с комментариями по телевидению и является раскрученной фигурой национального масштаба.

– Ах, ах, неподражаемый Згарби, – заговорил ее муж. – Думаю, его до сих пор не пускают в Институт Курто в Лондоне. Его не так давно поймали на выходе из института с двумя раритетными старинными книгами. Это событие привлекло общественное внимание не только потому, что Згарби известный критик-искусствовед, но и потому, что он депутат итальянского парламента. Он член палаты депутатов и ни много ни мало председатель комитета по культуре. В тот день в Институте Курто он выступал на симпозиуме о художниках Феррарской школы. Когда Згарби задержали, он сказал, что хотел только изучить книги и сделать фотокопии. В автобиографии он пишет, что его из зависти подставили коллеги-критики.

Згарби как раз проходил мимо нас, одной рукой приглаживая копну своих каштановых волос, а другой обнимая за талию подружку.

Мужчина, сидевший рядом со мной, продолжал, провожая взглядом Згарби:

– Потом еще ходили слухи о каких-то делах между Згарби и пожилой дамой из дома престарелых. Згарби уговорил женщину продать какую-то ценную картину одному своему знакомому арт-дилеру всего за восемь миллионов лир [4000 долларов]. Три года спустя эта картина была продана на аукционе за семьсот миллионов лир [350 тысяч долларов]. Потом выяснилось, что эта картина находилась в хранилище музея Тревизо, который сам имел возможность купить ее у той женщины. Згарби, в то время исполнявший обязанности художественного директора, был обязан проинформировать музей о своей сделке, но не сделал этого. Когда все раскрылось, его допросили по подозрению в мошенничестве и в противозаконной частной сделке, которая была им заключена в то время, когда он находился на официальной должности. Но понятно, что все обвинения в конце концов были сняты.