Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)
Шрифт:
— Ты ранен?
— Нет… товарищ полковник. Устал просто. Вообще-то, я вам отчеты принес. – Он торопливо вытянул из сумки негнущимися пальцами одну за другой истрепанные тетради. Пятнадцать штук. Грязные, покоробившиеся от дождевой воды. Некоторые окровавленные. Я, протянув руку через стол, вытянул самую уцелевшую – он всегда с предельным вниманием относился к слову. К устному слову, печатному, начертанному рукой. И блокнот старательно оберегал от воды и грязи.
— Дэннер?.. – Я осторожно раскрыл практически неповрежденные страницы, густо заполненные ровным летящим почерком. Его
Владлен тяжело сглотнул.
— Товарищ полковник…
— Да, неудача. Я слышал.
— Командир… он…
Ах, да, разумеется. Мне ли его не знать.
— Я понял.
…Вбил себе в голову, что он кругом виноват, что десять человек погибли по его недосмотру, и что оборотня можно было бы и поймать – но и тут именно он ошибся, промахнулся, недоглядел. И сейчас, конечно же, либо все еще пьет, либо ушел в другой мир посредством очередной книги, и завтра будет рассказывать про очередной фантастический транспорт.
Я слишком хорошо его знаю. Бедный Дэннер… Когда боги его создавали, ему досталось слишком много совести. Слишком много для одного человека.
— Что за оборотень-то, хоть? – В наступившей тишине мой голос прозвучал, как показалось, странно-резко.
— Сильный, товарищ полковник. Говорят, новый вожак Стаи, и пришел из-за тумана. Людей щелкает, как орешки… мы вынуждены были отпустить оставшихся.
И снова в груди как-то тесно сделалось. Мне всегда казалось, что я привыкну. Еще когда погибла моя жена, я себя убеждал в этом. Что я сумею привыкнуть, что не будет каждый раз так больно ранить…
Нет.
Черта с два.
К такому не привыкают.
Имена погибших падали тяжелыми градинами, вдребезги расшибаясь о теплый паркетный пол, и каждое звучало точно ударом колокола. И когда было произнесено последнее имя – не настоящее, ушедших нельзя звать из тумана именами, поэтому у всех патрульных есть позывные, клички, но и они со временем, наверное, становятся чем-то вроде имен – с последним ударом колокола отзвенела и повисла гнетущая тишина. Я сидел и словно на вкус пробовал каждое имя, вспыхивали в памяти лица, улыбки, голоса. Каждого из этих ребят я знал как родного сына – этот всегда был безрассудным храбрецом, тот громко смеялся, следующий имел дурацкую привычку всюду таскать с собой маленький оловянный брелок-черепашку, утверждая, что безделушка приносит ему удачу. Если встряхнуть ее – черепашка моргала глазами и качала головой. Вот она, лежит поверх кровавого блокнота, растопырив лапки и словно бы, недоумевая, куда подевался карман, в котором она постоянно находилась. А еще одного я помню совсем маленьким. И как он тянул ручонки к моему пистолету, слишком тяжелому для младенца. Ему было-то лет восемнадцать всего – пару дней до совершеннолетия не дотянул.
Я мысленно приказал себе не раскисать, встал, зачем-то прошелся по кабинету, схватил оловянную черепашку и сунул в карман.
— Ступай, отдохни.
Все, что я смог пробурчать, уставившись в закрытые ставни – мне не хотелось, чтобы парень видел выражение моего лица. Владлен попрощался и вышел быстрым шагом.
Черепашка быстро согрелась об мою ладонь. Она была неприятно-липкой,
Эндра
Крыс я люблю. В принципе. Во всяком случае, ничего другого мне не оставалось, как себя утешать этим.
Правда, прошел всего час, когда снова явился этот, чернявый, отпер дверь, снял наручники и вывел на улицу – а вернее, почти вытащил.
Он долго разглядывал меня, морщился, иногда хватался за голову, как будто она у него сильно болит, и все думал о чем-то.
— Ты, в общем, – сказал он, наконец, – извини. Работа, понимаешь, ответственная. Ну, и не без оплошностей. Извини, короче.
Я, признаться, удивилась. Но кивнула. Вид у него был потерянный. Небось, влетит еще. Жалко, все-таки, парня.
— Да, понимаю, – говорю, – бывает. Спасибо, что выпустили.
Чернявый, видать, решил, будто я над ним смеюсь и снова насупился.
— Слушай, – говорит, – знаешь, чего…
— Да я серьезно, – отмахнулась я. А то еще разобидится. – Быстро вы… ну, все выяснили.
Чернявый некоторое время подозрительно глядел на меня, потом кивнул:
— Старался. Давай, в общем, всего хорошего.
Я пожала плечами и зашагала прочь. Мне-то чего? Подумаешь, обознались, с кем не бывает.
Артемис
Я проводил взглядом рыжую. Как-то мне было хреново. Неспокойно. Я раз за разом вспоминал вчерашний вечер. Привиделось мне, все-таки, или нет? С одной стороны, прав рыжий, хоть и сволочь. Но больно уж все было натурально. Ну, никак не похоже на то, что по пьяни видится. В конце концов, я плюнул. Если рыжая и правда, оборотень, и до сих пор никого не покусала, то все не так плохо. А если мне это привиделось, то все еще лучше.
Я вышел со двора и остановился. Потом решил, таки, отправиться домой и выспаться. Причем, желательно, как следует. Чтобы больше лисы не мерещились.
На полпути к дому, гляжу, стоит бабуля около своей калитки. Мрачная, как на похоронах. Я ее знаю – она разводит кур.
Увидав меня, бабулька всплеснула руками и принялась жаловаться:
— Двух куриц, самых жирных, кормилиц моих… Да как же я теперь…
Так как она ухватила меня за руку от избытка чувств, пришлось остановиться и выслушивать про чужие беды.
— Запирать надо, – заметил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Так я запирала! – снова запричитала бабушка. – А она, подлая…
— Кто? – изумленно распахнул я глаза.
— Тварь какая-то, – ответила старушка и показала на дыру в заборе курятника – угол металлической сетки был отогнут. – Я-то, старая, почти успела! Выбегаю, а она от меня! Вот!
Она победно протянула мне что-то на ладони. Я удивился – кругом полно нечисти, а бабулька, как ни в чем не бывало, бежит спасать своих кур. Нет, ну, вот, чем думает, а? а потом спасай таких. Хорошо, что не нарвалась. Я рассердился про себя. Но бабулька так настойчиво тыкала мне в нос своим трофеем, что я невольно вгляделся. На сухой морщинистой ладони лежал клок рыжей шерсти. Я сморгнул и выругался – шерсть была лисья.