Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)
Шрифт:
Ну, да, я снова о своем. А вы чего, спрашивается, хотели?..
Тварей не было. Ни одной. Только внизу по улице пробежала собака, и я невольно склонился из окна, провожая ее взглядом. Странно – у нее не было жала. И шерсть без чешуйчатых проплешин. А стена – стена будто бы изрядно постарела. Рваной змеиной шкуркой отслаивались широкие лоскуты краски, бежали извилистые трещины. А сбоку росла себе вполне довольная жизнью, некрупная зеленая лиана. Нет, я не шучу. Именно – зеленая, а вовсе не серая, как всем лианам и положено. И ядовитых спор я что-то не приметил – иначе бы уже
Странно.
— Нет, мне это ни в одном месте не нравится.
— Что?.. – встрепенулась на кровати Майя. – Вы о чем?
Я спрыгнул с подоконника, не потрудившись закрыть окно – зачем, если в городе пусто, как у Артемиса в кошельке. Ему премиальные не дают, а зарплату он благополучно пропивает, сразу по получении. Потому и премиальные не дают.
— Ситуация, в которой мы оказались. Бред какой-то. Сплю я, что ли?..
Чтобы окончательно убедиться, я легонько вывернул себе руку. Не помогло.
— Нет, – подтвердила Майя, которая даже не заметила моего движения. – Не спите. Тогда, получается, я вам снюсь – а как я могу быть ненастоящей, когда мне так больно.
— Ну и логика у тебя, – фыркнул я, прикуривая сигарету и останавливаясь в дверях. Майя сделалась еще бледнее, но умирать, похоже, вовсе не собиралась. И то хорошо.
За окном было по-прежнему тихо.
— Ладно, – решил я, – ты тут пока что, отдыхай, а я пойду, погляжу, что снаружи. Не могу я так на одном месте сидеть. Надо выбираться, у меня там Ласточка голодная...
— Кто? – удивилась Майя. Я себя одернул.
— Да так... Ты спи, в общем.
— Но я не хочу спать.
— Тогда не спи! – окончательно разозлился я и принялся шнуровать сапоги. Много болтаю. Плохо.
— Ага... – пробормотала Майя. – Вы только возвращайтесь...
— А ты думала, я тебя брошу? – невольно усмехнулся я. – Не скучай, Майя. Я вернусь.
Касательно последнего, у меня имелись некоторые сомнения, да и в целом, что-то мне подсказывало, что не стоит нам разделяться – кто их знает, эти желтые огоньки, как они себя поведут в следующий раз. Может, меня еще куда занесет. В причастности же желтых огоньков ко всему происходящему, сомневаться не приходилось – что же, как не они мне тут нуль-транспортировку обеспечивает.
...Спасла меня только боевая сноровка, да, разве что, еще ускоренная реакция.
Задумавшись об огоньках, я совершенно позабыл об осторожности – и правильно, поделом дураку. Непростительная беспечность, особенно, в незнакомом месте. Ну и что, что это мой дом – все равно он не совсем мой и, похоже...
Не совсем уже дом.
А что еще я могу сказать, если лестница через пролет просто-напросто отсутствует?.. Точнее, не совсем отсутствует, а лежит далеко внизу грудой поросших бурьяном, обломков.
Я извернулся, едва не свалившись, удержал-таки равновесие и удивленно уставился на лестницу. Ну, летать я, пока что, не умею. А прыгать через пролет все три этажа – так я не жук, у меня крылышек нет, чтобы фланировать. Единственный выход – сразу прыгать вниз, на бренные останки несчастной лестницы. К тому же, фасад здания когда-то успел обвалиться
Очень странно. Вроде, я по этой лестнице час назад поднимался – целая была. Не могла же она за час обвалиться, в самом деле. То есть, могла, разумеется, но мы бы услышали, точно. Сделалось тревожно. Я одним прыжком оказался на улице, опрометью кинулся под собственное окно. Позвал:
— Майя!.. Отзовись!
К моему невероятному облегчению, из окна донеслось слабенькое «Я здесь!»
Переведя дыхание, я вернулся к подъезду. И – остановился, будто налетев на невидимую стену.
Нет, стена-то, как раз таки, была. И очень даже видимая! На своем законном месте. Целая и невредимая.
Каким таким образом – если несколько секунд назад она разрушенная валялась?!
Ты сходишь с ума, Селиванов. Причем, окончательно. И бесповоротно.
Я тряхнул головой, отвернулся, развернулся обратно – и даже глаза зачем-то протер. Стена никуда не делась. Мне показалось, что трещины над карнизом сложились в улыбающуюся кошачью мордочку. Чертово воображение... Ну спасибо тебе, родное, и без того нервы ни к черту, так теперь еще и ты издеваешься!..
Кошачья мордочка подмигнула правым глазом.
Селиванов, ты псих.
Алиса
Высушенная излучением Белой Черты трава похрустывала под ногами. Ветер трепал волосы. Черная лента реки за спиной звала тихим плеском, а деревья протягивали в темноту скрюченные голые ветви. Грязно-белый забор чернел большой пробоиной – через эту самую пробоину мы и рассчитывали с Нэйси залезть внутрь. И сирена смолкла. Нэйси вдруг обернулась на ходу и спросила:
— Не боишься? Точно идем?
Я кивнула. Чего мне бояться – все как всегда, все опасно, удивительно и непонятно. Это только к незнакомому испытываешь страх – к знакомому привыкаешь. А опасность – опасность знакома с детства. Если всего бояться, тогда вообще, получается, не рождаться и вовсе.
Нэйси осторожно пролезла в дыру, замерла на несколько секунд, напряженно прислушиваясь, но было тихо, если не считать мерного гула и постукивания машин в заброшенных цехах, да еще где-то вдалеке хлопала на ветру оторванная кровля.
Зато в следующую секунду мы увидели первую тварь.
Она была похожа на большую собаку, только мощнее, и тело у нее было покрыто жесткой темно-красноватой шерстью. Нэйси выхватила оружие, но собака не нападала на нас. Сунувшись в дыру снаружи, она потянула носом, подрагивая ушами. Хвост нерешительно дернулся. Я заметила, что глаза у нее слепые, белые, одно ухо разорвано, а на правой стороне морды длинный порез, из которого сочится кровь вперемежку с гноем. Собака свесила язык, отступила назад и припустила прочь от забора, припадая на левую переднюю лапу. Мы с Нэйси растерянно смотрели ей вслед.