Город пропащих
Шрифт:
"Здесь, что ли, решили кончить меня?" - мелькает мысль, но Федор мгновенно целиком сосредоточивается на стоящих у двери охранниках. Запечатлевает их позиции, затылком чувствуя, как они реагируют на каждое его движение. Но он это тоже учел.
– Я хотел сообщить вам, что у Аджиева есть записи ваших переговоров с Левочкиным насчет его дел, а также насчет ваших дальнейших планов.
– Интересно, интересно.
– Шиманко багровеет, но улыбка по-прежнему не сходит с его лица. Он наклоняется вперед к Федору. Тот в это время ерзает
– И кто же это ему помог получить такие сведения?
– зловеще спрашивает Генрих Карлович.
Федору нечего перед ним скрывать, все равно он приговорил этого прощелыгу к смерти. Так пусть просветится перед концом. Он оглядывает кабинет, как будто собирается с мыслями, и опять фиксирует позы охранников.
– Вас, наверное, поразит это известие...
– начинает он, - об этом человеке никто бы такое и подумать не посмел, но - факт. Это - Мотя Шклявый.
В глазах Шиманко загорается ненависть и непонятное Федору торжество, словно он, Федор, уже валяется, растерзанный, у его ног. Генрих Карлович выпрямляется и смотрит на хмыря в очках. Тот под взглядом хозяина еще больше втягивает голову в сутулые плечи.
– Слышишь, Яков, какой важной информацией нас осчастливил господин Стреляный?
– Шиманко хохочет, а Федор недоумевающе пожимает плечами. Когда он шел сюда, он приказывал себе чувствовать себя актером, пусть в неприятном, но захватывающем спектакле. Сейчас Шиманко слишком уж натурально играл свою роль злодея.
"Я ни в чем не ошибся?" - снова мысленно спрашивает себя Федор. А вслух говорит:
– Не понимаю я вашего смеха...
– Он хорохорится, но натянутая струна воли дрожит внутри. Как бы не оборвалась... Тогда - провал, истерика, конец...
– Не понимаю, - повторяет он и закуривает.
– Твоя информация. Стреляный, устарела, - отбрасывает всякие условности Шиманко.
– Слышишь? А я тебе подкину свежачок...
– Мне?
– Федор удивленно смотрит на него. Вот оно. Незапланированное. То, чего не учтешь, не просчитаешь. К чему готовиться, что ждать? Главное же - как поступать теперь? Федор не отводит глаз от пылающего злобой взгляда Генриха Карловича, тот первый отворачивается от него и кричит тихонько куда-то в угол:
– Входи, пора тебе повстречаться со старым дружком...
Напряжение, копившееся внутри у Федора, достигло своего предела. Он смотрит туда, куда обращено лицо Шиманко. Незаметная для глаза, открывается осторожно дверца в стене, и оттуда выходит тощий мужик с белесым, невыразительным лицом, покрытым синюшными пятнами. Шея у него, скрытая водолазкой, как-то необычно повернута набок.
Федор не знает этого человека. Он лихорадочно роется в памяти, но тщетно. Прежде он его никогда не видел. Вошедший замечает недоумение Федора. Его маленькие глазки почти без ресниц, и он часто моргает ими. Их взгляды встречаются, и Федор видит, как в глубине его зрачков
– Не узнаешь, Стреляный?
– сипит вошедший. И Федор мгновенно успокаивается: он узнал бы этот голос из тысячи. Даже сейчас, когда горло этого человека повреждено ранением и сипение искажает звуки его речи, эти скопческие высокие нотки незабываемы. Федор не дает воли своему воображению перенести его в охотничий домик. Этой нагрузки ему сейчас не выдержать. И он говорит просто и буднично:
– Здорово, Степан! Оклемался?
Тот взвизгивает, как ужаленное животное, дергается всем телом в направлении Федора, но его останавливает властный окрик Шиманко:
– Стой! Пока не время. Еще успеешь ему кишки выпустить.
Охранники делают несколько шагов к сидящему Федору, а хмырь лепечет, обращаясь к Шиманко:
– Мне лучше уйти... Я бы ушел, Генрих Карлович.
– Сиди, Яков, - рычит Шиманко.
– Развел я сусликов вокруг себя, потому и дела катятся на хрен... Ну, что скажешь, Стреляный, хорош мой сюрприз? Вот свежачок так свежачок!
– Да он же палач!
– смеется Федор.
– Вот такие мне и нужны, Стреляный. Я еще твоего Китайца переплюну, а тебе - амбец...
Сколько прошло времени? Федор боится посмотреть на часы, чтобы не насторожить Шиманко, а тот встает и командует Степану:
– Можешь забирать его. Подвал в "Руне" большой. Мои ребята помогут.
– Все, господин Стреляный, - смеется он, - аудиенция закончена.
Он еще не успевает договорить эту фразу, а охранники заломить Федору руки, как тот, выхватив из кармана рубашки авторучку и что-то нажав на ней, молниеносным движением кидает этот сверкнувший сталью предмет в лицо стоящему напротив Степану.
"Все повторяется...
– мелькает у него, - все повторяется..."
Дикий крик разрывает тишину комнаты. Степан прижимает ладони к лицу, по ним струится кровь.
– Глаз, глаз...
– истерически орет он. А подмоги все нет. Федор, воспользовавшись мгновенным столбняком присутствующих, ныряет под письменный стол, задевает ноги сжавшегося в комок Якова, и тот с завыванием тоже валится со стула на пол. В комнате звучит выстрел, но Шиманко предостерегающе кричит:
– Не стрелять. Взять живым суку.
Федор успевает повалить Генриха Карловича мощным ударом головой, но на него уже наваливается сверху один из охранников. В яростной схватке между ними то один, то другой оказываются наверху. Однако парень берет весом, а ловкости Федора негде развернуться. Он ухитряется все-таки сломать ему пальцы и тут же сам получает удар по затылку.
– Не убивать...
– слышит он опять крик Шиманко сквозь пелену мгновенного беспамятства.
Все эти звуки: вой Степана, сопение, мат охранников, вопли Якова, рев Шиманко - сливаются у него в один непрерывный гул. А потом он опять слышит выстрелы. И не может понять: стреляют ли это в него или...