Город с названьем Ковров-Самолетов
Шрифт:
Сеть, притащившая тритона вместо родосской Афродиты, вовсе не была порвана, так что Егор Парыгин в порыве досады и брезгливости совершенно напрасно приказал выбросить чудо-юдо обратно. Оно, чудо, беломраморное и прекрасное, в тот же день оказалось добычей молодого рыбака-грека. Парень вытащил тяжелый улов сильными руками, горланя песню о том, как трудно поймать в сети красавицу. Но это была не единственная Венера, угодившая в его невод. Синё море родило ему на радость еще одну, одетую пеной золотых волос. Когда он вместе с младшим братом своим приволок статую на виллу «Киприда», золотая Зоя на брата не взглянула, не взглянула больше и на Леонида Каминского. Отец с сыном подолгу сидели вдвоем на лестнице, у подножья которой плескалось усмиренное море. Поговорив о странностях любви, замолкали, глядя в одну и ту же жемчужную даль.
Какие-то арендаторы помещений павловского особняка съехали, пришлось искать других. При оформленье нового договора понадобилась Мадина. Она пришла в клетчатом платье, предъявила российский паспорт, вывела крупными буквами свою фамилию и
Три товарища – Егор, Антон и Борис – надумали идти с повинной. Явились в Новый год на виллу «Киприда» с тремя ювелирными подношеньями – своей богине и двум ее подобиям. Зою Савелкину они в упор не видели. Застали во главе стола юношу – расстегнутая холщовая рубашка, весь будто сошел с картин старых мастеров. Зоя Киприди именной, наиценнейший, Егоров подарок отклонила. Отдала Заиньке, вновь обретшей прежнее ласкательное прозвище благодаря симпатии председателя пиршества. Девушкам Переляевым золотая Зоя чуть приметным кивком разрешила принять предназначенное им. Одаренные надели драгоценности, Киприда распустила драгоценные волосы и беспечно пила из одного стакана с новым фаворитом.
Возле вкрадчивого моря шли без снега и холодов январские дни. Иосиф Каминский после Рождества улетел в Испанию. Вел там дела каких-то олигархов, связанные с недвижимостью. Три мушкетера – двадцать лет спустя – переселились на виллу «Киприда», взяв ее пока что на содержанье, поскольку у старшего Каминского от самоотверженья оголился банковский счет. Антон с Борисом, все еще слабо различимые, занялись по старой памяти сестричками Переляевыми, уже несколько заметнее обозначившими свои характеры, в общем, довольно ребячливые. У Егора поехала крыша – он влюбился в мраморную Афродиту. Сидел день-деньской в нижней зале, лихорадочно уставясь на предмет своего вожделенья. Родосская Венера строила пустые глазки поклоннику, столько раз безуспешно пытавшемуся ее похитить. Леонид Каминский принялся писать неоклассические оды. Менелай, которого теперь уж другие-прочие люди не хотели звать Игорем, содержал в порядке сад – от чистеньких дорожек, от жесткой неувядающей листвы веяло грустью. Как всегда, из обоймы выпадала сама Киприда и тот, кто при ней сейчас состоял. Целыми днями в лодке, не жизнь, а сплошная баркарола. Дама кутает плечи в невесомый мех, гребец в суконной матроске, и хоть бы облачко в небе – зимы не будет, время остановилось. Вторая Зоя тоже бессрочно выпала из обоймы, и Даня надолго заделался ассистентом ее безумия – видно, такова была воля бессмертных богов. Заинька мастерила лавровые венки на чело Леонида Каминского. Подле ее колен Даня щипал лавровый лист для девушек Переляевых, отлично готовивших мясо. Вкусный запах несся, оседая на выступах скалы, худая лисица принюхивалась, неосторожно покинув нору. Морской орел присматривался сверху к ее яркой шкурке.
Питерская зима завьюжила, сводя с ума несчастных, успевших пропить все вырученное от продажи приватизированных хрущевок. В общежитии гастарбайтеров Тот, кто стоял посреди клумбы, теперь возлежал на самом просторном ложе – Заинькином. Убрав мусор после снятия торговых палаток, запасясь питьем и закускою, в сотый раз повествовал товарищам о сошествии мраморного чуда в убогую питерскую коммуналку. О подвиге своем и великом стоянии перед нефункционирующим кинотеатром. О бархатцах, ноготках и петуниях. О шкафчиках and диванчиках, в сыром тумане ожидавших погрузки, о покупателях, сидевших с отсутствующим видом на холодных тахтах меж равнодушных пешеходов. Надо бы сказать о красоте и рыцарстве, да не было в языке таких слов. Для понятности рассказчик подбавлял побольше брани, и действительно было понятно, еще как.
Мадина шьет на машинке с электроприводом клетчатые дорожные сумки. Под соседними лампами склонились головы ее новых подруг-мусульманок. Здесь, на севере, им хватает работы, но не хватает заботы. Давно ли цвел душистый куст под кухонным окном… какие добрые глаза были у Юленьки Переляевой… до чего охотно повиновалась бы ей Мадина там, на длинном острове Кипре, где лестница тонет в море. Мадина, к телефону! и милый голос Юленьки: «Приезжай, Киприда зовет… всё договорено… Лидия купит тебе билет… тут сейчас много мужчин, много денег и много готовки… Даня встретит… ты нужна нам, девочка… мы тебя любим». Сразу изгладились из памяти ночные вызовы и побои. Вот уж она в воздухе… храни, всемилостивый Аллах, кругом виноватую Мадину! В Питер тоже летела и тоже тряслась. О, прекрасный остров! дождись, не уйди под воду, подобно спине кита, доколе не сядет самолет! дай ступить ногой на твою каменистую почву, а там хоть и потони вместе с восхищенной Мадиной! Накренилось крыло, чертя над землею и морем. Лайнер соединился со своей желанной тенью, бегущей по плоскогорью в сдержанном свете зимнего солнца. Милый, милый Даня
Вернулся Иосиф Каминский, отстояв права крутых клиентов и заработав на независимую жизнь своим подопечным – на полгода хватит. Привез кой-какие подарки всем пятерым женщинам, будучи осведомлен о прибытии Мадины. Ей гранатовые четки да черную кружевную мантилью, Юле и Кате золотые цепочки с медальонами, Заиньке старинное зеркало в серебряной оправе, а Киприде неизвестно что. Она это неведомое и невидимое поцеловала, никому не показав. Неужто вернулись прежние времена? с нее станется. Жизнь обошла по кругу? на земле так мало людей? смотря каких. Но только темноволосая Заинька, поглядевшись в дареное зеркало, похорошела, почти как во дни питерского особняка Ее теперь катает в лодке писаный красавец-рыбак, и неотделимые от Заиньки звуки флейты доносятся с моря. Морю это очень идет, оно охорашивается в неярких лучах, расчесывая кудри прибрежной пены.
Даня, встретивши Мадину в аэропорту, не оставляет ее надолго одну. По-прежнему щиплет лаврушку, чистит лимоны тонкой лентой, как на голландских натюрмортах. С приездом Мадины на кухне стало веселей, на столе живописней. Ее тяжеловатая фигура утвердилась у плиты, то есть все-таки на своем месте. Будь одна из вас ткачихой, а другая поварихой – нейди супротив пр е допр е деленья.
Февраль. Достать чернил и плакать. Уже неделю в Питере оттепель, в ограде павловского особняка сплошная каша. Барельеф с флейтисткой обтаял, напоминая о кроткой Заиньке. Опять свалил какой-то арендатор, а Мадины нет, Лидия в растерянности. Достала дарственную – там черным по белому написано: коллективная собственность Аллы, Людмилы и Серафимы. У Лидии даже не хватило сил обрадоваться. Небесные власти играют с ней, как кошка с мышью. Пока что проскочили, но впереди черт знает что. Содержанье усадьбы съедает львиную долю доходов, четверка дам довольствуется остатками прежней роскоши. Червонная Лидия носит Заинькину оранжевую дубленку, на нее капает с крыши всякая грязь. Бубновая Людмила ходит в Кипридином манто из рыжих лис, которые в отсутствие хозяйки хиреют, лезут, попросту линяют. Трефовая Серафима достала из сундука черную атласную шубку столетней давности на серебристом беличьем меху серебряного века – шубка распахивается на ангелоподобной Серафиме самым поэтическим образом. Пиковая Алла влезла в черную цигейку сталинских времен со вздернутыми плечами. По вечерам вчетвером раскладывают пасьянсы, но те что-то не сходятся. Без Киприды у Лидии в любви сплошная непруха, а три дамы старшего поколенья кубарем катятся в старость.
Поговорим и мы о странностях любви. Оказывается, для того чтоб повисла в воздухе необнаружимая, но всеми ощущаемая любовная субстанция, недостаточно старинного здания гармоничных пропорций. Она может зародиться, задышать и в коммуналке на Литейном. Стены не столь важны, важней присутствие Афродиты хотя бы в одном из ее воплощений – золотоволосой Зои Киприди или родосской Венеры. Годится и та, на которой покоится отблеск бессмертной богини, скажем, Зоя Савелкина во дни ее недолгого возвышенья. Довольно бывает и тени счастливой избранницы, буддийского профиля на стене оставленной комнаты с высоким потолком, с окном, выходящим во двор-колодец. Бывает довольно и малости, бывает – ничего не хватит, хоть всю вселенную переверни вверх дном. Все ухнет в бездонную прорву, и гулко отзовется пустота. Где оно, это непостижимое, сейчас пребывает – там долго ясны небеса, там сокровенны сакральные сцены, самозабвенны участники их. Все обитатели виллы «Киприда» забыли, от чего танцевали, в гроте Венеры часты перемены. Февраль – ранняя весна на Кипре. В одно пронизанное светом утро родосская Афродита покинула стены жилья, вновь облюбовав священную рощу. Дама съехала на дачу, не опасаясь больше нападенья со стороны окончательно прирученного кавалера. Заинька накануне дважды увенчала Леонида Каминского сплетенными в лодке венками и поутру спустилась богиню венчать. Не найдя ее серед залы, неуверенно направила стопы в рощу и в конце концов увенчала.
Покуда заинька Зоинька в роще блуждает, Игорь-Менелай прокрался к ней в комнату, пропахшую лавровым листом. Нашел волшебное зеркало, привезенное из Венеции еще во времена мавританской Испании – как темна глубина его, как ценна амальгама! Бородатое незнакомое лицо глядит из бездонного зазеркалья. Сидящий перед зеркалом испускает глубокий вздох и соглашается отождествить себя с отраженьем. Несколько раз произносит: Игорь… Игорь. И, вроде бы окончательно отрешась от имени Менелай, спешит к Иосифу Каминскому проситься домой в Россию. Черт с ней, с февральской весной, пусть ему отдадут причитающееся – березы, грачей, талый снег и жену, коли будет на то ее прихоть. Иосиф Каминский не стал спорить, заказал билет на имя Менелая Пападакиса. Даня отвез Игоря Заверяева в аэропорт, провожали Мадина и Зоинька. Передали подарки четырем карточным дамам, – как весело их получать! Только взять в руки подарок Киприды, и все вернется назад. Летит самолет, прошивая тучи, жаждет его пассажир, сам не знает чего. Холода и туманов, не на брегу Альбиона, а здесь, обязательно здесь. О, пробивайся, мое желанье, сквозь плотную стену мглы, опереди, обгони судьбу, немилостивую ко мне. Только бы мне застать в живых придурочную страну, что разметалась ровнем-гладнем под накрененным крылом. Сели, подпрыгнули, значит, земля цела, дождалась меня. Ну а жена – это как выйдет, хоть бы и не ждала.