Город с названьем Ковров-Самолетов
Шрифт:
В Соединенных Штатах пару раз причалили, брали на борт умерших русских эмигрантов первой волны, а такожде советских эмигрантов, как диссидентов, так и просто евреев. А канадских партийных, гляди-ко, не взяли. Мертвые души ничего не весили, да и живые сильно не разъелись, не с чего было. Так что летели легко, сопровождаемые чайками с двух побережий, пересекая галсами обширный континент.
Разъяснелось, видно во все концы большого материка. Нестреляев тянет шею и напрягает глаза, но Агасфер уж завидел Брайтон Бич и чалится к нему. Их окружила, похоже, добрая четверть нестреляевского курса и не меньше половины состава научных лабораторий, где наш герой с позволенья сказать работал без малого сорок лет. За долгие эти годы Нестреляев успел почитай пройти полный курс обученья в еврейском культурном центре. Много наслышан он о семи свечах в субботу, о чтении торы в одном и в другом направленье, о каменном ноже резника, о том, что называть внука именем деда следует лишь после смерти последнего. Что для молитвы
В общей неразберихе встречи Агасфер успел прикинуться вполне современным евреем в российской морской форме, которая по его замыслу должна была символизировать торговый флот, и довольно шустро шагал с Нестреляевым выпивать и закусывать. Неудалый Нестреляев от такой наглости опешил и не нашелся возразить. Однако догляд вечного жида за нашим принцем оказался очень и очень кстати. И тут тоже за столом сидела бывшая не расписанная, но накрашенная нестреляевская жена. Их что нерезаных собак, хоть сам Нестреляев в том мало повинен. Они его находили сами, и сами же вскоре выбрасывали за ненадобностью. Или женили на себе, если считали нужным. В данном конкретном случае не считали. Нестреляев было намылился смыться, но Агасфер под столом защелкнул наручники, и С. С. воленс ноленс остался.
Сколько же он услыхал интересного благодаря находчивости своего конвоира! Там, на берегу, легкие тени русских эмигрантов первой волны печально ждут Нестреляева. Поднимаются на мачты легкого суденышка, кличут ветер из России. Здесь, за столом, несколько русскоязычных евреев, собранных Агасфером со всего Нового света, делятся с брайтонбичскими собратьями опытом выживания. Как в воскресенье стирать на каждый день трудовой недели по рубашке из тех, что не надо гладить, и вешать на плечики. Какую жену лучше всего привезти из старого света – медсестру. На худой конец будет baby-sitter. Как искать работу через интернет еще до отъезда.
Но скоро, отдав дань земным заботам, оборачиваются все к виновнику встречи Нестреляеву и великодушно заявляют, что большей радости, нежели открытие вторых нюрнбергских судов в Москве, у них не было и нет. Лехаим! И еще лехаим! И такое развеселье подымается в ненадежном доме, что он мало не разваливается. Агасфер тихонько приоткрывает верхнюю крышку коробки, как верх дорогого автомобиля. Хозяева о таких свойствах своего жилища, конечно, не догадывались. Под шумок вылетает вместе с прикованным Нестреляевым и еще несколькими более бойкими спутниками – русскими диссидентами, диссидентами-евреями и просто евреями.
И вот уж прекрасные призраки старых русских обнимают на борту Нестреляева – свою единственную отраду. Из высших сфер к ним выглядывает Рахманинов и устраивает концерт, преловко утвердив рояль на облаке, как Эмиль Гилельс на помосте средь военного аэродрома чуть что не под бомбежкой.
Дай-кось я поговорю со своим читателем. Видишь, милый, у меня все время получается в моих немногих книгах какой-то повторяющийся узор, или какие-то темы музыкальные возвращаются. В чем тут дело – идет ли это от музыки? Что это за искусство фуги такое? Или, скорее, это идет от фольклора, от которого вообще все идет? От заплачек онежской плачеи, где должны обязательно повторяться и традиционные, и ее личные, узнаваемые приемы? От вышивок, где бежит элемент узора, создавая чувство своего, русского? От городецких досок, от хохломских ложек и гжельских тарелок, от всех народных промыслов вместе взятых? Или от этих мысов, выступающих друг за другом на морском берегу – точнейший образ Томаса Манна для описанья повторяющихся положений истории человечества. Ничто не ново, все вечно. Большую фугу играет Тот, кто всему причина и начало. Все было встарь, все повторится снова, и сладок нам лишь узнаванья миг. Смирись, мой читатель, собери все свое терпенье, я так и буду писать. Ты предупрежден. Меняться твоей покорной шехерезаде уже поздно. Мне пора о Боге думать, как обиженно сказал старый Гельфанд,
А наш воздушный Maiflower запрашивает посадки. Но на суперсовременный суперамериканский суперстадион, где должен был играться второй акт действа «Проводы тысячелетья», им приземлиться не позволили. Сняли по дороге чем-то вроде космического челнока, доставили, посадили. Была уже ночь и сиянье софитов. Огромные электронные часы стряхивали уходящее время и шли в будущее.
Сейчас так – Нестреляев сидит просто на трибуне, Агасфер его пасет и держит перед ним на всякий случай нюхательные соли. Но только я загляделась на лазерное шоу, Агасфер Нестреляева унес навроде коршуна. Еле настигла их в девственном лесу на Великих озерах, где вечный жид страшным заклятьем вызывал некоего духа будущего с труднопроизносимым языческим именем. Все это здорово походило на аналогичную сцену из Freishutze\'a. Когда призываемый столь настойчиво наконец показал из заросшей низинки свое довольно странное обличье, Агасфер молча ткнул пальцем в Нестреляева, которому такой оборот дела крепко не понравился. Тут всё действие совершенно заволоклось туманом, и Нестреляев ощутил сильный толчок или шлепок в некоторую часть своей персоны, будучи с размаху вновь посажен на трибуну. В глазах опять замелькало то же обалденное шоу, но Нестреляеву было уж не до него.
Что-то случилось с его головой. Поглядевши на трибуны, он как в бинокль увидал каждого сидящего там человека и на три метра под ним. Его жизнь, время, окруженье. В смятенье воззвал к бедным впечатленьям своего детства. Оттуда пришла молчаливая мать, и в голове пошло крутиться страшное кино трех неизвестных Нестреляеву лет ее жизни. Мысленно отшатнулся от увиденного – канал послушно закрылся. Он теперь мог в дозируемых объемах пользоваться информацией некоего глобального поля.
Умный Нестреляев догадался, что ему, должно быть дали на пробу один из тех даров, что люди должны получить в будущем. По-видимому, в этой шкатулке грядущего есть еще кое-что. Он давно подозревал, что Некто вышний не позволит человеку без конца упражняться в технических новшествах, не совершенствуя в корне внутренней природы своей. Слишком это опасно – буйное дитя доиграется. Значит, развитие человечества пойдет по линии усиления экстрасенсорных способностей. А технический прогресс – постольку поскольку.
Вот, оказывается, какая история произошла. Все люди как люди – во власти световых эффектов и авангардной музыки, увлеченные общим энтузиазмом грандиозного будущего, не упускали пить из разноцветных жестянок и закусывать из одинаковых пакетов. А Нестреляев опять был отличен и взыскан. С ним будущее прямо-таки произошло тут же, на стадионе, не отходя от кассы. Он, водолей из водолеев, держащийся за юбку гениальной юродивой водолеихи России, сразу попал в эру Водолея.
Такой был роман – Нестреляев в Новом свете. Но, как и все романы с Нестреляевым в качестве главного действующего лица, он оказался недолог. И вот уж нашего голубчика провожают из Нового света – не евреи с Брайтон Бич, а главные устроители празднества. Предлагают ему на выбор целый парк транспортных средств, начиная от повозки с каменными колесами и кончая индивидуальным межпланетным летательным аппаратом на водородном топливе. Бери – не хочу.
Но наш оригинал, забывши географию подобно Алисе в стране чудес, вознамерился покинуть континент по суше. Он оседлал какого-то тощего росинанта, и никто с ним не спорил. Поехал, как белый рыцарь из Алисы, теряя из карманов упакованные американские бутерброды. По этим-то сэндвичам искала и вновь нашла его судьба, от нее не убежишь. А может быть, он поехал, как дон Кихот, потому что очень скоро обнаружилось – Агасфер снова при нем, трусит рядом на осле, накрывшись шляпою Санчо.
Таким вот макаром они въехали уже не в обетованную Россию, а в настоящую библейскую Землю обетованную. Как они при этом преодолели Атлантический океан – не мое дело. Надо оставлять лазейку для чуда. Не верить в него есть признак неблагонадежности. Вспомните любимый фильм «Закон есть закон». И что они будут делать в Святой земле – пока не знаю, потому что Ильф во мне сильнее Петрова. Ничего, так даже веселее – случайно поймать сюжет на лету. В этом есть элемент охоты, как сказал лет десять назад один англичанин, обегав за день молодыми ногами много пустых московских продуктовых магазинов и будучи наконец вознагражден за свои труды фунтом российского сыра. Что наша жизнь – игра! Таков был выигрыш. Иной волк тратит больше сил на то, чтобы загнать дичь, нежели получает, ее съевши. Такой волк, увы, не жилец.
Будем гнать свою дичь дальше. Нестреляев знал Святую землю по картам в книге Эрнеста Ренана – живая топография Евангелия – да по поленовскому палестинскому циклу. Теперь в его обновленной голове, подключенной, как ты, читатель, понял, к глобальному информационному полю, сразу явились столь живые и точные картины из жизни Иисуса, что хоть бери кисть, хоть перо. Поскольку кисти рядом не случилось, Нестреляев попросту извлек вечное перо и мятую тетрадь из необъятного кармана куртки. Медлить было нечего. Требовательная вечность стоит у него над душой. Тайной грядущего небо мерцает. Господи, да где же он сейчас, этот несносный Нестреляев? Правда ли он в Палестине, или все еще вышагивает журавлиными ногами серед ночи и серед мостовой по улице Народного Ополчения?