Город (сборник)
Шрифт:
В тот день, покормив кои, мы гуляли по парку, неспешно шагали по дорожкам между площадками для пикника, обогнули поле для бейсбола. Народу было не так много, как я ожидал, вероятно, потому, что мы устроили себе праздник в будний день. Но, когда у нас зашел разговор о ланче, два парня, возможно шестнадцати и семнадцати лет, пристроились к нам, шли чуть позади, прибавляли шагу, если мы пытались оторваться от них, притормаживали, если это делали мы. Они говорили о девушках, с которыми встречались прошлым вечером, о том, какими те оказались горячими и что они с ними делали. Они хотели, чтобы моя мама их слышала.
Наконец она остановилась и повернулась к ним, сунув руку в сумку.
– Отвалите.
Один был белым, второй – мулатом, таким словом мы тогда пользовались, имея в виду полукровку, наполовину белого, наполовину черного. Они самодовольно улыбались, надеясь запугать маму.
Белый вскинул брови.
– Отвалить? Это общественный парк, конфетка. Или это не общественный парк, брат?
– Будь уверен, общественный, – ответил его друган. – Чел, перед у нее еще лучше, чем зад.
Моя мама приподняла сумку, не вынимая из нее руку.
– Предсмертное желание загадали? – спросила она.
Улыбка белого сменилась злобной ухмылкой.
– Конфетка, в этом городе мало у кого есть законное разрешение на ношение оружия, так что у тебя в сумке может быть только тампон.
Она смотрела на него, как на слишком много возомнившего о себе таракана, поднявшегося на задние лапы, говорящего, но остающегося тараканом.
– Послушай, придурок, я выгляжу школьной учительницей, которую заботит, что говорит закон? Посмотри на меня. Ты думаешь, я горничная в отеле или продавщица в дешевом магазине? Такой я для тебя выгляжу, говнюк? Что у меня есть, так это нигде не засвеченный пистолет. Я убью вас обоих, брошу его, а копам скажу, что вы напали на меня, пытались ограбить, пригрозив оружием, но в завязавшейся потасовке выронили пистолет. Я его схватила, подумала, что у вас есть еще один, и пустила в ход. Так что или вы валите прочь, или я вас прикончу. Мне без разницы, что вы выберете.
Ухмылки сползли с их лиц. Теперь они выглядели так, словно морщились от боли, хотя их глаза сверкали ледяной яростью. Я не знал, как все могло обернуться, даже ясным днем, на виду у других людей, но мой страх ушел, уступив место изумлению. Я просто не узнавал своей мамы. Я никогда не слышал от нее грубого слова, а насчет пистолета… скорее у меня был черный пояс по карате. Но со стороны создавалось полное ощущение, что слова у нее не разойдутся с делом.
И эти подонки поверили, Нет, они, конечно, шипели на нее – «сука», «шалава», что-то и грубее, – но при этом пятились, а потом развернулись и пошли прочь. Мы стояли и смотрели им вслед, пока не осталось сомнений, что они не вернутся. И только тогда мама заговорила:
– Если ты и услышал пару грубых слов, это не означает, что ты можешь их когда-нибудь повторить.
Я молчал, но не по той причине, которая лишила меня дара
– Иона? Ты меня слышал?
– Да, мэм.
– Тогда повтори, что я сказала.
– Нельзя использовать грязные слова.
– Ты понимаешь, почему я их использовала?
– Ты говорила с этими парнями на их языке.
– Значит, говорила?
– Чтобы они лучше тебя поняли.
Она улыбнулась, достала руку из сумки, закрыла ее.
– Как насчет ланча?
– Я за.
С этой стороны к Прибрежному парку подступали только дорогие жилые дома, поэтому нам предстояло пройти минут десять, чтобы попасть в район магазинов и кафе.
– А что такое тампон? – спросил я, когда мы отшагали квартал. – Этот парень сказал, что пистолета у тебя в сумке нет, разве что тампон.
– Да ничего, что-то вроде губки.
– Вроде той, что лежит в раковине на кухне?
– Не совсем.
– Вроде той, какими пользуются на автомойке на Седьмой улице?
– Нет, не такая большая.
– А с чего он решил, что у тебя в сумке губка?
– Лучше подготовиться заранее.
– Подготовиться к чему? Что ты что-нибудь прольешь?
– Совершенно верно.
– Тебе эта губка когда-нибудь требовалось?
– Случалось.
– Ты у нас такая чистюля. Я постараюсь брать с тебя пример.
Мы как раз проходили мимо автобусной остановки, и она сказала, что ей надо присесть. А как только села, начала хохотать, да так, что из глаз полились слезы.
Сидя рядом с ней, я оглядывался, но не находил ничего особо веселого.
– Что тебя так рассмешило? – спросил я.
Она покачала головой, достала из сумки бумажную салфетку, принялась вытирать глаза. Наконец смогла мне ответить:
– Я просто подумала об этих двух идиотах.
– Мне они смешными не показались, мама. Скорее страшными.
– Конечно, они страшные, – согласилась она. – Но еще и тупые. Может, я смеялась от облегчения, что мы оба остались целыми и невредимыми.
– Как же ловко ты их провела.
– И ты молодец, хорошо держался.
Вытерев глаза, мама высморкалась и бросила бумажную салфетку в урну у скамьи.
– Тебе и раньше удавалось провести таких идиотов, как эти, потому что тампон-губка формой напоминал пистолет?
Тут она снова расхохоталась, и я решил, что ей в рот просто попала смешинка. Так иногда бывает, ты смеешься и смеешься, не можешь остановиться, хотя ничего смешного вроде бы и нет, но тебе кажется, что очень смешно, пока, наконец, смех не переходит в икоту.
– Сладенький… – говорила она, продолжая смеяться, – …тампон… это… не плохое слово. Но тебе… все-таки… лучше обходись без него.
– Обходиться? Но почему?
– Этому слову… не место… в лексиконе… маленьких мальчиков.
– И сколько я должен прожить лет, прежде чем оно войдет в мой лексикон?
– Двадцать пять, – ответила она и залилась смехом.
– Ладно, но губкой мне его называть можно?
У нее из глаз вновь покатились слезы.
Вскоре к остановке подошли какие-то люди, мы встали, чтобы уступить им скамейку, и пошли дальше. Прогулка излечила маму от смеха, и меня это только порадовало. Я опасался, что эти два хулигана появятся вновь, и точно знал, что больше маме их не напугать, потому что улыбка не сходила с ее лица.