Город (сборник)
Шрифт:
Дедушка хорошо знал Амалию, был о ней самого высокого мнения, не сомневался, что она привезет меня домой «без единого синяка и шишки», о чем и сказал маме, на лице которой отражалось сомнение. Я верю, что дальнейшее поведение Амалии не определялось предварительным расчетом, она просто не могла оставаться в стороне, когда люди занимались делом, поэтому, рассказывая о бесплатном концерте фолк-музыки в Прибрежном парке, на котором она побывала двумя неделями раньше, Амалия подошла к раковине, набрала горячей воды, добавила жидкого мыла и начала мыть нашу обеденную посуду. Скоро, когда Амалия споласкивала тарелки, а мама их вытирала, они болтали и смеялись, как две закадычные подруги, познакомившиеся задолго до моего
К тому времени, когда я отправился в спальню с книгой, предложение Амалии приняли в полном объеме. И уже на следующий день мне предстояло отправиться с ней в какой-то модный художественный музей, чтобы посмотреть на картины, которые днем раньше вызывали бы у меня разве что рвотный рефлекс. Но теперь, раз Амалия считала, что их надо посмотреть, я нисколько не сомневался в ее правоте.
Уже в пижаме, лежа в кровати, я не мог сосредоточиться на книге. На прикроватном столике стоял маленький транзисторный приемник с наушником, и я попытался найти музыку, которая поднимет мне настроение. Не получилось. Я достал флорентийскую жестянку из ящика прикроватного столика, посмотрел на ксерокопию страницы из книги о Манзанаре, с фотографиями матери и сестры мистера Иошиоки. Они вызвали мысли о войне и о бунтах, о том, что все убивают всех. Единственным, что как-то успокоило меня, стала хайку на маленьком прямоугольнике из плотной бумаги, который прислали с букетом цветов на похороны бабушки. Я читал хайку снова и снова: «Заря встает / И бутоны открываются / Ворота рая».
События этого дня придавили мою голову к подушке. Я заснул. Ближе к утру мне приснился сон. В этом сне мой отец душил Фиону, а я по какой-то причине хотел его остановить, хотя она пугала меня больше, чем он. Потом что-то изменилось, и я увидел, что это – не Фиона, а моя мать, и галстук врезается в ее шею. Глаза матери затуманились, она умирала. Я пытался закричать, зовя на помощь, но обнаружил, что у меня нет языка. Попытался ударить его, расцарапать лицо, но кистей у меня тоже не было. Руки заканчивались запястьями, с браслетами свернувшейся и засохшей крови.
Я проснулся, сел, откинул простыню, перебросил ноги через край кровати, в темной комнате, тяжело дыша. Совершенно бодрый, с ясной головой, встревоженный. Я боялся не самого кошмара, а того, что услышу голос мисс Перл или увижу ее силуэт, а это послужило бы подтверждением, что ужас, увиденный во сне, – пророческий.
Испытав огромное облегчение от того, что в комнате ее нет, я тут же заметил что-то бледное за сетчатым экраном, который закрывал окно, нижнюю раму которого я поднял еще вечером, чтобы дать доступ свежему воздуху. Подумал, что это лицо человека, который мог наблюдать, как я сплю, на манер Фионы Кэссиди, еще и сфотографировавшей меня. Если давно ожидаемый кризис приближался, как думали мы с мистером Иошиокой, тогда трусость – или даже колебания – могли стать для меня смертельными, я бросился к окну, чтобы противостоять тому, кто шпионил за мной. Никого не увидел, только комар бился о металлическую сетку, настолько беззвучно, что слышал я только удары своего сердца. Если кто-то и наблюдал за мной, то этот незваный гость – он или она – поспешно исчез, но, скорее всего, бледное пятно нарисовало мне мое богатое воображение.
Следующим утром, покормив и выгуляв Тосиро Мифунэ, миссис Сецуко Нозава, не нарушая скоростной режим, поехала через Чарльстон, штат Иллинойс, к Восточному Иллинойскому университету. Собаке на этот раз захотелось ехать, высунув голову из окна. При скорости выше двадцати пяти миль в час она могла серьезно повредить глаза, окажись в воздухе какие-то твердые частички.
Хотя миссис Нозава ехала кружным путем, по спальным районам, где максимальная разрешенная скорость движения была существенно ниже, чем в других местах, несколько нетерпеливых водителей пытались гудками
В отделе связей с выпускниками университета симпатичная рыжеволосая девушка с россыпью веснушек на лице и внушительной грудью оказала миссис Нозаве всяческое содействие. Миссис Нозава повторила выдуманную историю о студенте, который оказал ей и ее мужу неоценимую услугу, но девушка с волосами цвета пламени объяснила, что они не вправе делиться адресами выпускников. Миссис Нозава ответила, что она прекрасно понимает ситуацию, и ей лишь нужно узнать, может ли отдел связей отправить ее благодарственное письмо этому молодому человеку, который уже покинул стены университета. Конечно же, девушка с радостью согласилась оказать миссис Нозаве такую услугу.
Сама миссис Нозава сильно сомневалась, что Лукас Дрэкмен посещал университет под именем Дугласа Т. Атертона. По ее мнению, он, скорее всего, подделал и карточку социального страхования, и студенческий билет, чтобы получить возможность арендовать абонентский ящик в магазине Норбертов. Однако она назвала девушке фамилию Дрэкмен и предполагаемый год завершения учебы – 1963. Через минуту получила подтверждение, что Лукас Дрэкмен действительно закончил Восточный Иллинойский университет, и миссис Нозава обещала, что через пару дней привезет письмо в запечатанном и снабженном маркой конверте, хотя делать это не собиралась.
Мистер Тамазаки из «Дейли ньюс» надеялся выяснить, стараниями миссис Назавы, что Лукас Дрэкмен проживал около Чарльстона в тот период времени, когда миссис Рената Колшак исчезла с круизного лайнера в Карибском море. В этом случае появлялась возможность утверждать, что он арендовал под вымышленным именем абонентский ящик, в который и направили билет на тот же круизный лайнер для Дугласа Т. Атертона. На этом миссия миссис Нозавы и заканчивалась.
Чуть позже, из своего кабинета в одной из химчисток, из которого она руководила коммерческой империей, принадлежащей ей с мужем, миссис Нозава позвонила мистеру Тамазаки, который поблагодарил ее от всего сердца. Она тоже полагала, что в этой истории поставлена последняя точка, но через несколько часов убедилась в обратном.
В центре города я бывал с мамой, но никогда в компании мальчишки с таким же, как мой, чувством юмора и под присмотром девушки-подростка, такой милой, что люди улыбались, глядя на нее. Когда она торопливо переводила нас через улицу и стремительно поднималась по длинной лестнице, ее конский хвост летал из стороны в сторону.
Мама дала мне пятьдесят центов, стоимость ученического билета в художественный музей, и деньги на ланч. Я чувствовал себя богатым, свободным и готовым к приключениям… но тихая паранойя никуда не делась.
На остановке, с которой нам предстояло уехать и где мы ждали автобуса, мое внимание привлек черный «Шевроле», в котором сидели двое мужчин, припаркованный в полуквартале. Автомобиль стоял под деревом, в тени, и я не мог видеть их лица, но практически убедил себя, что это Лукас Дрэкмен и мой отец.
Я помнил, что рассказала мисс Делвейн мистеру Отани, когда болтала с ним в канун Нового года: ее бойфренд, который недавно развелся, только и говорит о том, что заберет сына к себе. Если в автомобиле и на самом деле находились мой отец и Лукас Дрэкмен, они могли последовать за нами в центр города, где я оказался бы вдали от дома и наиболее уязвимым, и попытаться похитить меня.