Город счастливых роботов (авторский сборник)
Шрифт:
– Потому что тебе больше всех надо!
– Он не главный, – сказал Кен. – Главного нет. Это хорошо. Очень по-русски. Но в этом и проблема.
И тут подъехали мы с Михалычем.
Две трехдверки ядрено-лимонного цвета раздвинули толпу, вызвав на минуту прилив хорошего настроения у всех, кроме полицмейстера.
А вот налепить на бочину надпись «STRIT RASING» я не смог.
Извините, но у меня целых девять баллов за грамотность.
Город у нас официально под сто тысяч населения, реально около девяноста, из них на заводе трудится две с половиной.
Каждого пятого.
Но если не мелочиться, то ведь пиндосского мальчишку с левобережной Улицы Специалистов, где стоят аккуратные, словно игрушечные, американские коттеджи, и малолетнего русского хулигана из кривобокой хрущобы с правого берега тоже связывает завод, хотят они того или нет. Крепко связывает, не расцепиться.
В городе полным-полно всяких производств и бизнесов, начиная со внушительного завода железобетонных изделий и заканчивая крошечной валяльной фабрикой. У нас есть школа экзотического танца и целых три зоомагазина, а еще женское такси и мужской стриптиз. Мы гордимся сквозь слезы худшей в губернии футбольной командой. У нас тут чего только нет.
Но лицо города и его душа – это автозавод.
И если там что-то случается, город встает на уши сразу весь.
У нас многие ругают завод, особенно этим увлекаются на правом берегу (просто от зависти) и на левом (там-то знают, за что ругают). Но готов поспорить: если этот оплот грабительского капитализма, пиндосский гадючник и клоака русского низкопоклонства перед Западом вдруг загорится ярким пламенем, Левобережье и Правобережье в полном составе выстроятся вдоль реки, передавая по цепочке ведра на пожар. Забыв старые распри и детские обиды.
И вот полыхнуло – только, увы, в переносном и самом нехорошем смысле.
И народ сбежался в едином порыве с ведрами плескать в огонь бензин. Потом народ устыдится, конечно. Но потом. И с очень сложными чувствами народ будет коситься на тех немногих, кто не поддался общему детскому энтузиазму, а сразу повел себя по-взрослому и начал тушить пожар.
Их почему-то всегда немного, взрослых.
Когда в гараж позвонила Машка Трушкина, я сначала всего лишь слегка удивился. У меня еще завтрак в животе не остыл на тот момент. Время-то было детское, едва двенадцать.
– Кен у тебя? – спросила она таким тоном, будто Кен обычно лежит у нас на полочке в шкафу с инструментами, завернутый в промасленную тряпочку.
Резковато прозвучало это с утра пораньше. Даже с учетом того, что мы были на «ты», поскольку я в свое время слегка подрисовал красавице ее знаменитый красный цитрус.
Тут я еще вспомнил, что Мария трахается с каким-то высокопоставленным
– Разве я сторож Кеннету Маклелланду?
– Идиот! – прорычала Машка. – Кен не отвечает на звонки, а у вас там беспорядки!
– Знаешь, у нас тут все в порядке, – отозвался я машинально.
– Ну действительно! Как я раньше не поняла. Чихать ты хотел на завод, даже если он взбунтовался, и на Кена тоже… Ты у нас герой! У тебя перья из задницы повырастали – ты покрасил цитрус в желтый цвет!
– Стоп! – сказал я. – Ну-ка, объясни по порядку…
– Можешь катать на нем свою пиндосскую сучку! – по инерции ляпнула Машка. – Чего тебе объяснить?
– Расскажи по порядку, что знаешь.
Не знала она, в общем, ничего, просто как-то неадекватно волновалась. Я посоветовал не разводить панику на ровном месте. «Взбунтовался» – сильное для завода слово. Не способен на это наш славный трудовой коллектив. Максимум опять Малахов на табуретку влез. Или Васе-Профсоюзу дали в грызло. Давно пора.
Машка выругалась и отключилась.
Я позлорадствовал немного и взялся за работу. Кену ничего не угрожало, его бы скорее пиндосы отметелили, чем русские. А телефоны свои заводской менеджмент отключал во время совещаний у Впопудакиса. Пускай совещаются. Все равно не поумнеют.
При чем тут «моя пиндосская сучка», я не очень понял и приказал себе не задумываться. В конце концов, Машка не из нашей школы, она вообще с правого берега – мало ли, какие там слухи ходили про Джейн, а девушки бывают удивительно злопамятны…
Когда позвонил кадровик, описал в двух словах положение на заводе и выразил обеспокоенность, у меня был один вопрос: при чем тут я?! Плевать мне на пиндосов. Сами виноваты. Я имею на пиндосов зуб размером и крепостью с «парковочный зуб» в коробке-автомате. Это знает весь город, и это правда на двести процентов. А сейчас мне надо трафарет накладывать, не отвлекайте…
– Ну так почему я тебе и звоню, – сказал кадровик. – Очень хорошо, что ты не любишь пиндосов и все об этом знают.
– И че? – тупо пробормотал я.
– Если бы у меня друзья попали в опасную ситуацию, я бы знал, что делать, – сообщил кадровик вкрадчиво.
Зря он так сказал, потому что я взбесился. Мне лучше знать, где мои друзья и куда они попали. Машка еще с этой «пиндосской сучкой»…
– Да-да, а если бы тут был мой отец! Он бы точно знал, что делать! Слушайте, бросьте вы эти кагэбэшные прихватки… Чего вам надо?
– Михалмихалыч там с тобой?
– Сейчас подъедет.
– У меня к тебе личная просьба. Чисто по-человечески…
– Ответ отрицательный! – сказал я и выключил телефон.
Захотелось нервно закурить. Или немедленно выпить. Курить я не умел и не любил, а пить было нельзя – вдруг придется куда-то ехать. Я просто вышел из гаража, прислонился спиной к стене, подставил лицо холодному осеннему солнцу и закрыл глаза.
Один раз у нас это было с Джейн, в десятом еще классе – целовались до одури, а потом она сказала: нет, не надо, стоп. Это все чересчур серьезно. Ты хороший, Мишка, но нельзя же так серьезно. Ну что ты смотришь? Перестань. Почему мы не можем просто дружить? Вот как я дружу с Михалычем?