Город счастливых роботов (авторский сборник)
Шрифт:
Кен чуть не сломал телефон.
Он даже не влип, он утонул. Мутные воды сомкнулись над ним. Погружаясь, он смотрел вверх, а там плыли бутылки, пустые бутылки, которые никогда и никому не передадут месседж: все понятно, все понятно…
И тут я вышел от кадровика, плюхнулся в курилке на лавку, злой, как тысяча ситхов, и от всего сердца пообещал выкрасить цитрус в желтый цвет.
И Михалыч со мной вписался, не раздумывая ни секунды.
Для Джейн, которая стояла рядом, это был удар, равного которому она не получала с того дня, когда ей сказали, что солнечный мальчик Кен Маклелланд – сын подлеца
Я обломал ей всю драматургию, когда в сердцах ляпнул про желтый цитрус. В курилке было человек тридцать, и Джейн знала, кто тут дятел. Их здесь ошивалась целая стая. Вот почему Джейн, тоже в сердцах, назвала меня кретином. На двух хороших парней Мишек после смены поступило то ли шесть, то ли семь докладных только по линии «кадров», а сколько ушло в другие места – не сосчитаешь. Даже тим-лидер наш сподобился, зоофильская душа. Он решил, что нам уже все равно, ну и зачем упускать случай: вроде и не нагадил добрым людям, а плюсик заработал.
Джейн могла бы написать на меня первой – ей рабочий график позволял всех обогнать. И никаких угрызений совести: я в этот день, как работник компании, объективно кончился, да и Михалыч заодно.
Не стала. Как раньше не могла, так и теперь. Хотя по моей милости у нее из рук ускользнул Кен Маклелланд. Снял петлю с шеи и удрал. Я совершил кощунство при большом стечении народа, и оставить такого злостного еретика на заводе даже лишний день было никак невозможно – трудовой коллектив мог подумать, что пиндосы дали слабину. А Кен чего-то не спешил меня разоблачать. Очная ставка могла состояться либо немедленно, либо уже никогда. Значит, никогда. И я уходил, а Кен оставался.
Джейн даже не злилась на меня, просто очень расстроилась. И электричество, которое между нами проскочило во время той полушутливой перебранки, было совсем не шуточное. Что-то я тогда почувствовал. Но потом забыл…
Только ничего не произошло. Никого не выгнали. Ни один донос не пошел в работу.
И Кен Маклелланд не выскочил из петли, а лишь глубже в нее залез.
Я после смены поступил как нормальный парень с Левобережья: пошел и надрался с ребятами в гаражах. Мне было до такой степени уже все равно – оставалось только перекрасить цитрус. Я не был уверен, что завтра пойду на завод, и очень сомневался, что, если приду, меня пропустит медицинский контроль. Там были свои девчонки, они на многое закрывали глаза, но над ними стояло начальство, а над ним еще начальство, и когда похмельный рабочий получал травму – в полет через проходную отправлялись все причастные и с ними сколько-то непричастных. Я считаю, правильно.
И все-таки я надрался.
Михалыч был со мной недолго – его ждала подружка с серьезными намерениями. Вот чего у нас с Михалычем не отнять: никогда один другого не ревновал к женщинам. Оба хотели, чтобы товарищ был счастлив, чтобы ему повезло в любви, и оба переживали, когда не везло. И если товарищ бежал, выпучив глаза и пуская слюни, к барышне – никто не пытался хватать его за фалды.
Одного не знаю: понимал ли Михалыч, как я на самоим деле отношусь к Джейн. Впрочем, это тогда не имело значения. Она сама так все выстроила, что мы друг другу не мешали. Хотелось ей держать при себе большую плюшевую игрушку – ради бога. Надоела
Я же знаю, что никуда не денусь.
Я же помню, какой разряд в сто тысяч вольт между нами проскочил.
Ну сколько можно себя обманывать, подумал я и немедленно схватился за бутылку, чтобы поубедительней себя обмануть.
А Михалыч хлопнул меня по плечу – легонько, чтобы не упал, – и отправился жить личной жизнью. Личная жизнь сложилась нетривиально: на полпути его перехватил Кен.
И бухнулся в ноги.
Михалыч выслушал сбивчивый рассказ и сказал:
– Ну ты даешь, Маклелланд!
И захохотал.
Ржал он долго и почти до слез. Потом утерся рукавом и спросил:
– А чего тогда врал?
– Когда?
– Когда вы с Мишкой на берегу секретничали.
У Кена задрожали руки. Совсем дошел человек, того и гляди обширный инфаркт миокарда наступит внезапно, без объявления войны. А ты не пиндосничай, сам виноват.
– Я в кустах сидел, – объяснил Михалыч. – Ты был такой… Перекошенный и морда битая. Ты бы себя видел. А Мишка никакой. Вдруг, думаю, ты сейчас в реку прыгнешь. А Мишка за тобой полезет. И оба утонете.
Кен тяжело облокотился на машину. У нас так не принято, машины пыльные, здесь вам не Америка, но Кену надо было за что-то держаться, он на ногах едва стоял.
– Ты скажи, что мне делать.
– Надо было тогда все рассказать.
– Не мог. И сейчас не могу. Я же мерзавец.
– Да какой ты мерзавец, – Михалыч отмахнулся. – Дурак ты.
– Не без этого, – согласился Кен.
Михалыч достал телефон и задумчиво поглядел в него.
– Хочешь Мишке позвонить? – спросил Кен с тоской в голосе.
– Нет.
Михалыч крутил телефон в могучей лапе и размышлял. А потом сказал очень спокойно:
– Ты поезжай. Все нормально. Завтра увидимся.
– Завтра – не будет, – сообщил Кен. – Завтра Мишка узнает по-любому, что я предатель и подлец. И уже ничего не будет.
– Маклелланд, ты задолбал, – сказал Михалыч. – Пока!
Он сел в машину, завел двигатель, высунулся в окно и бросил:
– Даже не думай. Все будет хорошо.
И бросил Кена посреди улицы загибаться от угрызений совести и страха перед будущим.
А ты не пиндосничай.
Отъехав с полквартала и свернув за угол, Михалыч остановился. Ему надо было остаться на минуту одному. Он понятия не имел, что теперь делать. Единственное, в чем он был уверен: если Кен мне все расскажет – я его, дурака, прощу. Ведь Кен никакой не мерзавец, а самый обычный дурак, это же очевидно. Ну, решил парень сыграть в пиндоса и заигрался – и доигрался, что закономерно. Не получился из него пиндос, а это главное.
Но даже если Кен сейчас придет ко мне, время упущено. Мы не успеем ничего придумать. Вопрос стоит жестко: кто-то вылетает – либо я, либо Кен. Если вышибут меня, наш дуэт останется без прощальных гастролей по заграницам и чья-то мама кого-то немножко убьет. Если выгонят Кена, он может вычеркнуть из жизни годы, потраченные на автопром, и его репутация в целом будет загублена едва ли не безнадежно, пиндосы уж позаботятся.