Город святых и безумцев
Шрифт:
— Но как далеко…
— Никаких вопросов. Никаких разговоров. За мной.
VI
Дворак вывел Дардена через заднюю дверь «Пьяного корабля» в проулок, где брусчатка была скользкой от блевотины, заваленной осколками пивных и винных бутылок, а охранял ее бродяга, бормочущий себе под нос старую песню про равноденствие. Переваливаясь на жирных лапах, крысы неспешно подбирались к полуобглоданным куриным ножкам и размокшим булочкам.
Крысы напомнили Дардену про Религиозный квартал, про Кэдимона и его предостережение: «В ночь Праздника священникам
— Я передумал. Я и завтра смогу ее увидеть в «Хоэгботтон и Сыновья».
Лицо Дворака потемнело, словно вихрь поднялся со дна океана, и, развернувшись, он подошел к Дардену.
— У тебя нет выбора. — Вежливость снова слетела с него. — Следуй за мной.
— Нет.
— Тогда ты никогда больше ее не увидишь.
— Ты мне угрожаешь?
Карлик вздохнул, и его пальто зазвенело сотнями клинков.
— Ты пойдешь со мной.
— Это ты уже говорил.
— Значит, не пойдешь?
— Нет.
Дворак ударил Дардена в живот. Дардену показалось, что в него попало пушечное ядро и разом выбило из легких воздух.
Небо завертелось у него над головой. Он согнулся пополам. Ботинок Дворака пришелся ему в висок, и голову опалило болью. Дарден тяжело упал в скользкую грязь и битое стекло на брусчатке. Осколки порезали ему ладони, колени, когда он свернулся калачиком и застонал. И все равно он неуверенно попытался подняться на ноги. Под ребрами взорвалась новая боль. Вскрикнув, Дарден упал на бок и остался лежать без движения, неспособный даже дышать, только хватать ртом воздух. Липкие руки набросили ему на шею пеньковую удавку, затянули, рывком оторвали голову от земли.
Ткнув под подбородок Дардену длинный узкий клинок, Дворак потянул за веревку, заставляя свою жертву подняться на колени и посмотреть в его испещренное рытвинами лицо. Невзирая на боль, Дарден охнул, ведь всего мгновение назад это лицо было совершенно другим.
В лице Дворака бушевало море противоречивых эмоций, его губы кривились, отражая страх и зависть, радость, ненависть и печаль, будто, вобрав в себя карту мира, он вобрал в себя весь его опыт и это свело его с ума. В глазах Дворака Дарден увидел истинную отчужденность карлика от мира, а на его лице — блаженную улыбку безвозвратно проклятых, ибо его кожа и мышцы хранили память о чувствах, пусть даже разум за плотью о них позабыл.
— Во имя Господа, Дворак! — выдохнул Дарден.
Рот карлика открылся, щелкнул язык, потом раздался голос, отдаленный и слабый, как воспоминание:
— Вы пойдете со мной, сэр. Поднимайтесь.
Он свирепо дернул за веревку. Издав булькающий звук, Дарден просунул пальцы между веревкой и шеей.
— Поднимайся, я сказал.
Дарден лишь застонал и перекатился на бок.
— Не могу.
Острие ножа укололо его в загривок.
— Мямля! Вставай, или я убью тебя прямо здесь.
Дарден заставил себя встать на ноги, хотя голова у него кружилась, и после такого удара желудок, казалось, уже не оправится. Он избегал встречаться взглядом с Двораком. Заглянуть его глаза означало бы удостовериться, что он имеет дело с чудовищем.
— Я священник.
— Знаю, — отозвался карлик.
— Твоя душа будет гореть в аду, — сказал Дарден.
Раскат хохота.
—
— У меня есть деньги, — выдавил Дарден, все еще пытаясь набрать в легкие воздуха. — У меня есть золото.
— И мы его заберем. Идите. Времени не так много.
— Куда мы идем?
— Когда придем, узнаете.
Когда Дарден все еще не двинулся с места, Дворак толкнул его вперед, и ему ничего не оставалось, кроме как идти. Дворак был от него так близко, что ему казалось, он чувствует острие клинка у поясницы.
Зеленый свет луны раскрашивал все вокруг оттенками жаб и мертвой травы. Все, кроме костров. Костры ревели призывную песнь пламени, пока у каждого не собиралась толпа — танцевать, кричать и драться. Дарден быстро понял, что Дворак ведет его таким путем (по одному переулку за другим, через баррикады), лишь бы держаться подальше от людей. Ни дуновения прохлады не было теперь в городе, ведь за каждым углом, за который они сворачивали, их встречало сухое и едкое поскрипывание пламени. Со всех сторон возникали из тумана дома — темные, безмолвные, угрожающе.
Когда они шли по мосту над темной водой, загустевшей от стоков и мусора празднества, им встретился ковылявший мужчина. Левое ухо у него было отрезано. К груди он прижимал кусок чьей-то ноги. Он стонал и, завидев Дардена, но не Дворака, ведь карлика скрывали тени, закричал: «Остановите их! Остановите!», а после пошел своей дорогой во тьму, впрочем, Дарден все равно ничем не мог бы ему помочь. Довольно скоро, взяв кровавый след, из проулка вывалилась улюлюкающая ватага из десятка юнцов с руками по локоть в запекшейся крови, но уже ищущих новую жертву. Дардена они встретили насмешками и свистом, но, увидев, что он пленник, снова сосредоточились на погоне за своей добычей.
Дома превратились в черные с зеленым отблеском тени, улица — в выщербленный с развороченной брусчаткой проулок, по обеим сторонам которого тянулись глухие стены.
Дардена пронзила длинная заноза страха, натягивая и без того напряженные нервы.
— Далеко еще? — спросил он.
— Нет. Уже совсем близко.
Туман сгустился настолько, что Дарден не видел разницы, смотреть на мир открыв глаза или зажмурившись. Впереди и позади себя он слышал шарканье многих ног, и тьма стала клаустрофобичной, душила запахами распада и гнили.
— За нами кто-то идет, — сказал Дарден.
— Вы ошибаетесь.
— Я их слышу!
— Молчите! Осталось недалеко. Доверьтесь мне.
«Доверьтесь мне»? Почувствовал ли Дворак иронию в этом ответе? Как глупо, что они вообще разговаривают, ведь в спину ему упирается нож, а впереди и сзади — сип приглушенного дыханья преследователей. От страха волоски у него на руках стали дыбом, а все чувства обострились, искажая и усиливая малейший звук.
Их путь окончился там, где деревья стояли реже и туман лежал не так плотно. С обеих сторон действительно высились стены, серые стены, которые внезапно обрывались в десяти метрах впереди, сменяясь хаосом теней, шелестевших и подрагивающих, будто опавшие листья на ветру, а ведь ветра не было и в помине.