Город в конце времён
Шрифт:
Ангелины сосредоточили все внимание на Гентуне — своего рода изумленное предупреждение. Столь неформальный уровень аудиенции был неслыханным — чуть ли не беседа двух равных. Такой оборот дел ангелины нашли почти невыносимым.
— Я очень хорошо помню Полибибла, когда он был одним из девов, — промолвил Ратуш-Князь. — Крошечное создание в сравнении с тем, в кого он превратился сейчас. Он пришел и вместе с благолепным даром выживания принес с собой так много беспокойств… Да, сначала я поддержал — затем попытался взять под контроль — вновь начал поддерживать нашего Библиотекаря; старался понять его планы, проникнуть в метод мышления — постичь всю его интегральную
Между ними вдруг возник визуальный элементаль — три фрагмента перекрученной головоломки. Состыковавшись, части сформировали шарик размером меньше сжатого кулака Гентуна, с крайне хитроумным рисунком, напоминающем плетенку.
— Прими мнемоноид, Хранитель. Сообщение или, если угодно, память, которая проявится вновь в нужный момент времени — когда времени не останется, если точнее. А до тех пор эта память будет храниться глубоко внутри, недоступная взгляду.
Гентун почувствовал, как фокус его внимания дернулся влево, затем вправо. Головоломка — стремительная юла из перекрещенных колец, обвивающих… пустоту…
Эта пустота притягивала, и на бесконечный миг его мысли словно застыли. До Гентуна доносился голос Астианакса, богатый обертонами, подчиняющий себе, повествующий о стародавних событиях… но каждое услышанное слово проскальзывало мимо сознания. Гентун, дрожа от собственного нахальства, отважился спросить:
— Почему вы отправили ее в ссылку?
Ответ сохранился в его памяти, хотя все остальное поблекло и стерлось.
— Сомневаюсь, что ты, Ремонтник, способен понять скромность Эйдолона. Во всех своих проявлениях я стремился быть непритязательным. Однако я вижу мрачную угрозу, нависшую над Кальпой. Если все части Вавилона будут собраны вместе, городу — и всему остальному — придет конец. Их завершение и единение обманным путем побудит последние великие силы нашего космоса начать все сначала. Я говорю о подвижном в своей неподвижности Брахме, который проснется; о Мнемозине-примирительнице, которая в свое время находилась среди нас, но теперь будет вынуждена явить свой истинный лик; и я говорю о Шиве и его восторженном танце уничтожения… Но знаешь ли ты, о Хранитель, что такое Вавилон?
Астианакс коснулся своей мантии, и Гентун узрел гомункулов — служек Вавилонского Столпа, — карабкающихся по спиральным лестницам с террасы на террасу, которые рядами шли вдоль стены, убегавшей вверх, вниз, влево и вправо — по-видимому, в бесконечность. С террас открывался доступ к полкам, грузно осевшим под чудовищным количеством древних, переплетенных инкунабул. В далекой дымке смутно проглядывали очертания других лестниц, возносившихся на немыслимые высоты и уходивших в бездонные глубины.
Гомункулы по очереди брали тома с полок, просматривали их, хмурились и возвращали на место. Книга за книгой, полка за полкой, уровень за уровнем…
Взгляд в противоположную сторону показал Гентуну, что он находится в узком ущелье, чья вторая стена несет на себе столь же огромное число томов на столь же колоссальном количестве полок. Две исполинские стены, казалось, сливались в исчезающую вертикальную кривую. Этот оптический феномен изящно намекал на искажение пространства — и бесконечность поиска.
Цепочки символических данных, превосходящих границы исчисления — во всяком случае, для рядового Ремонтника. И, вполне вероятно,
— Ничто не превзойдет масштабы Вавилона, когда он будет завершен. Здесь будет все — все возможности, весь вздор, вся гордыня, все поражения… Воистину он явится величайшим творением из когда-либо созданных. И самым опасным.
В уме Гентуна меж тем вспыхнул вопрос, пусть даже — а может, и потому что — на него нельзя дать ответ: «Что более важно для Вселенной — хаотический вздор или же вещи, которые, как нам представляется, мы способны прочесть и постигнуть?»
— Я ничего в этом не понимаю, — спокойно сказал он, смежив веки, хотя внутри все дрожало. Вавилон превысит саму Вселенную…
— Не важно. Достаточно, чтобы ты понимал, что не завершил свою работу, — ответил ему Ратуш-Князь. — Но ты ее завершишь. Не пройдет и нескольких пробуждений, как Хаос прорвется сквозь наши защитные рубежи. Я признаю свое поражение. Не осталось ни выбора, ни поводов для отсрочки. Я передал ключ от города ангелинам в Разбитой Башне, и моя власть перешла вместе с ним. Мне известно, что ты долгое время питал надежду последовать за своими питомцами и пересечь границу реальности. Что ж, иди, Ремонтник. Нет больше городских законов, могущих тебя остановить. Поступай как знаешь, но доставь особей древнего племени в Натараджу — если она до сих пор существует. Оставшиеся нам периоды сна и пробуждения промелькнут и исчезнут. Планам Библиотекаря суждено реализоваться. Мы больше не встретимся с тобой — в этой реальности…
Астианакс посерел как древний монолит, и его ипостась перетекла в иную точку локализации.
Экстраординарная аудиенция завершилась.
Один из ангелинов сопроводил Гентуна к платформе, где уже поджидал фотонный диск.
Хранитель отслеживал вторжения достаточно давно, чтобы понять значительную долю сказанных Астианаксом слов — или недомолвок. Генераторы реальности ослабли до такой степени, что были неспособны защитить хотя бы один бион.
Пришло время решительных действий. Гентун обязан положить гуманный конец этому эксперименту — сделать последнюю попытку выполнить поручение тысячелетней давности, чего бы там ни желали или сколько бы ни дебатировали Эйдолоны сущность конца времен.
Хранитель смутно понимал, что играет роль последнего средства, оставшегося в арсенале Ратуш-Князя.
ГЛАВА 42
ЯРУСЫ
Ради Грейн Формовщица уступила настояниям Гентуна и сделала то, чего не происходило никогда, — она покинула креш-ясли.
Невидимками проникли они в нишу старой саммы и дождались ее пробуждения. Формовщице было приятно знать, что Грейн, несмотря на всякого рода вмешательства, до сих была способна видеть сны. Да, это племя отличалось большим числом сильных сновидцев. Формовщица пригнулась и положила широкие, крепкие пальцы на лоб Грейн, затем прошептала:
— Ответь, кто лучше всех годится для этого последнего похода, а кто — для визита в Разбитую Башню.
Грейн не нуждалась в голосе для ответа.
Формовщица отпустила ее.
— Да, она умеет разбираться в людях — подобрала весьма сообразительную пару.
— Пара? Бридинговая? — переспросил Гентун, подойдя ближе.
— Этого они еще в себе не открыли.
— Разумно ли разлучать бридинговую пару? — задал Гентун риторический вопрос.
Формовщица решила не утруждаться ответом: ее должность не предполагала высказывать мнения, и, спасибо городу, этого никогда не случится. Она просто занималась формовкой — не предаваясь чрезмерным раздумьям.