Город, в котором солнце светит только ночью
Шрифт:
VII
– Дай зябнуть, - я протянул руку и передал наполовину скуренную сигарету Славяну. Где-то недалеко ухнул взрыв.
– Сто пятидесяти миллиметровый, - лениво констатировал он, глубоко затягиваясь.
Вторую неделю нас утюжила артиллерия противника. Сентябрь выдался на редкость дождливый. В окопах вода стояла по колено. Ходили слухи, что Великая Булгария поставила Кавказскому эмирату остатки боеприпасов с советских военных складов, которые остались на их территории. Теперь моджахеды лупят этими снарядами, минами по нашим позициям день и ночь только с короткими перерывами на намаз. Линии фронта как таковой у нас с ними не существует. Есть системы
– Что думаешь, надолго хватит им этой херни?
– Славян бросил бычок под сапог и вдавил его в жидкую глину.
– Черт их знает, сколько там у них снарядов осталось.
– Зачем ты черта поминаешь?
– Санек неодобрительно посмотрел на меня. Славян мрачно посмотрел на Санька.
– Я же применительно к ним сказал, - пояснил я.
– Вот сейчас опять, Миха, ты как-то вычурно сказал, - Санек озарился своей коронной улыбкой "в тридцать три зуба".
Родом он был из рабочего пригорода Екатеринбурга. Когда Поднебесная во время "Второго великого броска на Запад", как они называли широкомасштабное наступление 2025 года на Западную Сибирь, выбила русских за Волгу, а затем откатилась за Урал, оставив между собой и Святой Русью "санитарный кордон" марионеточной Великой Булгарии, семья Санька бежала с отступающими войсками под Рязань, переполненную беженцами из бывших восточных регионов РФ. Пограничные с Волгой области Святой Руси наводнялись всевозможной военной техникой, превращаясь в протяженные укрепрайоны для отражения нападения войск Великой Булгарии. Эти области становились малопригодными для нормальной жизни, поэтому беженцы, минуя их, оседали вокруг Москвы, превращая ее в крупнейшую и одну из самых густонаселенных агломераций в мире. Беженцы из Ставропольского и Краснодарского краев предпочитали обосновываться на западе и юге от Москвы, занимаясь привычным для них сельским хозяйством, а другая часть окружья от северо-запада до юго-востока превратилась в крупный промышленный район, где сейчас куется обороноспособность страны.
– Санек, неужели вас не учили в школе русской литературе? Почему некоторые простые слова вызывают у тебя острую идиосинкразию?
– Чего?
– Его аж передернуло от моих умствований.
– Миха, вот нахрена ты на войну пошел? Такие умники как ты сразу идут в институты, а ты на фронт луканулся. Зачем? Пошел бы в ученые, придумывал бы новое оружие...
Совсем рядом прогремел взрыв снаряда, ударная волна, пройдя над нашими головами, немного колыхнула могучего Санька, не вовремя привставшего посмотреть, что делается окрест.
– Тьфу, черт, - в свою очередь чертыхнулся он.
– А ты чего черта поминаешь?
– не удержался я.
– Только что мне мозг выносил про это.
– Да видишь, че творят гады басурманские, честнОго православного на бесовские ругательства толкают. Провоцируют, блин, - произнес он с удовольствием, осенил себя крестным знамением, затем посмотрел на меня, как бы говоря: "видишь, мы тоже не лыком шиты, тоже могем сказануть".
Роста он где-то метр восемьдесят пять, и не меньше девяноста килограммов веса. Хорошо накачанный, он играючи крутит пудовую гирю, при этом белозубо улыбаясь, периодически коротким движением головы откидывая светлорусую челку с глаз. В то время, когда наш взвод отводят на переформирование и отдых, он берет свою гирю, которую зачем-то тщательно прячет недалеко от нашего расположения, и крутит ее в спортзале пустующей сельской школы, которая, вызывающе блестя целыми стеклами, бесцельно стоит недалеко от нас. Иногда мы со Славяном тоже ходим размяться, и тогда Санек нам устраивает настоящее цирковое представление из программы силачей. Он с такой любовью крутит свою чугунную подругу, с какой только, наверное, обнимал оставленную год назад в Вышгороде молодую жену. Санек несколько раз показывал мне на видео Свету, так ее звали. Она оказалась застенчивой девчушкой в два раза меньше мужа, которая, однако, три месяца назад родила ему дочку. Раз в неделю, как полагается каждому бойцу, мы
Через два месяца службы у нас сложилось боевое братство: я, Санек и Славян. Мы все были из одного призыва.
Дружба началась с того, что Санек отдал нам со Славяном все сигареты из первого своего боевого пайка. Обычно некурящие меняют их на что-нибудь нужное, но он сделал это совершенно бескорыстно. В ответ, через неделю мы позвали его выпить водки, которую Славян раздобыл у местных, оставшихся охранять от мародеров свои дома.
– Пацаны, а я все забываю спросить откуда вы?
– Санек закусил раскисшим словно сопля соленым огурцом из трехлитровой банки, которую мы нашли вчера в подвале разбомбленного частного дома, и вопросительно посмотрел на нас.
Славян как всегда молчал. Он задумчиво курил после выпитого полстакана.
– Слышь, зема, не обмораживайся, - обратился Санек к нему.
Славян посмотрел на него, затем взглядом показал на меня, что означало: "вот он ответит". Выпитые полстакана подняли мне настроение, и мне захотелось немного поприкалываться над Саньком.
– Мы из города, в котором солнце бывает только ночью.
– Не, ну пацаны, хватит прикалываться. Че как дети малые?
– обиделся он.
Обиделся, конечно, громко сказано. Как потом я узнал, обидеть Санька было совершенно невозможно по причине отсутствия у него какого-то слишком серьезного отношения к себе, да и ко всему миру тоже. Это восприятие действительности здорово помогает на войне.
– Мы из Питера.
– А что за ерунда с солнцем?
Оба смотрели на меня, ожидая пояснений. У Славяна тоже была своя особенность, которая, как оказалось впоследствии, очень востребована на войне - полное отсутствие фантазии. Жизнь в рабочем районе научила его сдержанности в проявлении любых чувств. Никогда нельзя было точно знать какие эмоции он в данный момент испытывает. И сейчас он молча ждал ответа, не показывая, однако при этом особого интереса.
– Понимаешь, - начал я, - в Питере, как правило, все время идут дожди. Скажи, Славян.
Тот утвердительно кивнул в ответ.
– И только весной, обычно в мае, когда начинаются "белые ночи", небо проясняется, но бывает это по большей части ночью. Поэтому вот так, понимаешь...
– Прикольно, - засмеялся Санек.
– Похоже, типа, - Славян тоже усмехнулся и налил очередные полстакана.
Так завязалась наша боевая дружба. Совместное времяпрепровождение: сидение под обстрелами, редкие попойки, вылазки на передовую под огнем противника, и даже тягание гири в тылу на переформировании, располагает к дружбе.
– Славян, а вот ты почему все время молчишь?
Санек завел свое любимое развлечение. Он постоянно подкалывал Славяна. Долговязый, нескладный и молчаливый, Славян служил объектом его постоянных незлых шуток, на которые тот только молча улыбался.
– Почему ты никогда не участвуешь в общем веселье?
– Санек опять улыбался и смотрел куда-то в сторону Астрахани.
– Чуете, обстрел кончился? Намаз че ли?
– Спросил он сам себя.
– Славян, посмотри сколько времени.
Усиленное громкоговорителями, далекое пение муэдзина волнами докатывалось до нас. Смутное предчувствие пробежало холодком по спине. Тоска сжала сердце. Моментально все вокруг будто поблекло, силы покинули тело, оставив только бескостную желеобразную плоть, которой невозможно даже пошевелить.
– Восемь, - как всегда коротко ответил тот.
– Вот никак я не пойму этих придурков. Водку пить нельзя, а наркотой себя глушить - это можно. Миха, вот нормальные они?
– Черт их знает, - выдавил я из себя.
– Но неужели не понятно, что если наркотики таким богом не запрещены, то это не настоящий Бог?
– Они так не думают...
В этот момент мы услышали вой крупнокалиберных мин. Почти сразу недалеко ухнули взрывы. Плотность огня говорила о серьезном намерении моджахедов похоронить нас прямо сейчас и без отпевания.