Город Зга

Зенкин Владимир

— Стая, оказывается, ещё и сентиментальна, — усмехнулся я.

— Мне этот автобус не нравится, — заявил Пенёк.

— Минуточку, — напомнил я, — Ты же сам первый начал вздыхать об автобусе.

— Не о таком автобусе. О реальном, сегодняшнем.

— Ну вот, никак тебе не угодишь.

— Ещё чёрт знает, куда он нас привезёт. Ненормально находиться сразу в двух временах, в прошлом и настоящем. Это не может пройти без последствий. Что будет с ними? — кивнул он на пассажиров, — И с нами?

— Надеюсь, мы с ними

расстанемся так же, как встретились, — сказала Вела, — Они приедут в свою Згу. А мы — в свою.

— Насчёт них — наверное, всё не так просто, — усомнился я, — По-моему, они не могут никуда приехать. В ту свою Згу они приехали двадцать два года назад. Тогда. Вместе с нами. А сегодняшней Зги для них не существует. Что с ними будет — не знаю, скорее всего, исчезнут так же, как возникли.

— А мы не исчезнем вместе с ними? — насторожился Лёнчик.

— Ни в коем случае, — ободряюще потрепал я его буйную шевелюру, — Мы сами по себе. Нам никто не указ. Нас же не Стая слепила невесть из чего.

— Скорей бы выйти из этого автобуса, — поёжился Лёнчик.

— Доедем поближе к Зге — выйдем. Оснований для тревоги пока нет. Но — не забывайте. Мы в ином мире. Мы ещё мало, что можем объяснить и предвидеть. Пока лишь самые общие предположения. Посему — быть осторожным, аккуратным в мыслях, в словах, в настроеньи. Вслушиваться в себя. Доверять не рассудку-логике, а интуиции своей, спокойным чувствам. Только это нам поможет.

Насчёт последствий прав оказался Пенёк — пессимист, а не я.

Мы благополучно проехали часа полтора.

За окном текла давне привычная, приятная глазу картина: в сочной зелени взгорки и поляны, тенистые сосновые пролески, рощицы берёзового белостволья, ласковые тёмные озерца, мелкие речушки… Вырастали на пути деревни и посёлки, укутанные пышной листвою садов. Мелькали маленькие деревенские автостанции, остановки с шиферными навесами от дождя. Мелькали — автобус не тормозил на остановках, не заезжал на автостанции. Не для кого было тормозить. Некого было брать.

Всё же абсолютно безжизненными деревни было назвать нельзя, изредка среди домов — садов виднелись люди. Они смотрели на едущих нас безразлично, безвнимательно. Возможно, они и не видели одинокого автобуса на дороге. В основном это были старики и старухи, те, что не захотели или не смогли эвакуироваться вместе с остальными жителями. Чем они занимались сейчас в одиночестве, как жили, о чём думали? Какими стали? Бог весть.

Солнце в небе склонялось к западу. То и дело оно стало заститься облаками. Потом вовсе сгинуло за плотным облачным валом. Облака быстро сменились синюшными грозовыми тучами.

Я, время от времени, прислоняясь лбом к стеклу, взглядывал вверх, чтобы увидеть наше персональное облако. Стая висела высоко над автобусом и двигалась вместе с ним.

Форма её непрерывно менялась. То она расплющивалась в плоский блин, выдувалась куполом,

края которого приближались к земле так, что видны были по обе стороны автобуса, то собиралась в круглый плотный комок, и тогда из окна сверху виднелся только её краешек, то совсем исчезала из обзора, можно было только предположить, что она скручивалась в узкое веретено или жгут, уходящий ввысь. Для чего были эти её выкрутасы мы не знали. Ясно было одно — мы все находились в поле неведомой энергии, излучаемой Стаей.

Тем временем тучи, съевшие небо, набухали какойто фантасмагорической чернотой и тяжестью. Предгрозовую картину такой мощи мне ещё не приходилось видеть. За окном пали густые сумерки. В вышине полоснули первые пробные ниточные молнии, послышался сухой растреск громов.

И потом, после смутной тишины, тучи вдруг извергли ослепительное белое исчадье, оно ринулось вниз, прямо на нас, осветив всю округу истошным светом. Все вздрогнули, невольно отпрянули от окон. Затем на барабанные перепонки обрушился грохот — раскол, сравнимый, может быть, лишь с аккордами библейского Апокалипсиса.

Я опять прильнул к окну, задрав голову.

Молния прекратила свою короткую грозную жизнь, но наверху оставался свет. Свет платиново мерцал и переливался, в свете можно было различить быстрые порывные волны, извивы, вихри.

Светилась Стая. Эта грандиозная молния падала вниз, может быть даже, прямиком в нас, а попала в Стаю и зажгла её. Стая отчего-то сместилась вправо, и я разглядел из окна её всю — полупрозрачный, яркий эллипсоид. А над ней, в вышине я увидел ещё один источник света — желто-белый клубок, он висел между тучами и Стаей и медленно опускался. Наверное, это была ещё какая-то особенная шаровая молния. Стая втягивала её в себя.

Я, затаив дыхание, смотрел, что будет.

Раскалённый шар плавно вошел в эллипсоид и остановился в нём, сделался его сияющим центром. Получилась довольно красивая картина, похожая на модель галактики, только более однородная, без пустот и спиралей и, главное, вся пульсирующая острыми светами, быстрой опасной жизнью.

Но любовались мы ею недолго, потому что шар неожиданно взорвался, разбрызнув всю свою ярчь, свою мощь в разные стороны, хлестнув напоследок по ушам отвратительным звуком — хлопком, перешедшим в затухающий полувой-полусвист.

Свечение вверху погасло. Когда глаза обрели способность нормально видеть, я не обнаружил Стаи. Ни в виде мерцающего эллипсоида, ни в виде прежнего серебристого облачка. Стая рассеялась невесть куда. А может быть, она вообще перестала существовать. От этой мысли мне почему-то сделалось неуютно.

Далее наблюдать из окна уже никто ничего не мог, потому что хлынул сильнейший ливень, залив все стёкла. Водитель автобуса затормозил, поехал медленно, потом совсем остановился. Под таким водопадом двигаться было невозможно.