Город живых
Шрифт:
Мерген косвенно винил несчастного паренька в смерти друга.
Тамир, услышав презрительные слова, поднял лицо вверх и энергично замотал головой из стороны в сторону.
Карине было жаль мальчишку; несмотря на то, что по годам они наверняка были ровесниками, ей он казался испуганным ребенком.
– Тамир, – обратилась к пареньку Карина, – почему ты молчишь, я же знаю, что ты не трус.
Тамир не ответил, на его лице появилось мучительное выражение.
– Он не говорит, – ответил за паренька Мерген. – Его холодной водой облили, как только в лагерь вас привезли, да
Карина не верила в силу местной колдуньи, но с тем фактом, что старуха зачастую помогала нуждающимся, спорить не могла. Во всем поселке было всего четыре человека с медицинским образованием. Один из них был фельдшером, две девушки до катастрофы были медсестрами, о четвертом было даже смешно говорить – он был ветеринаром. И его причисление к числу врачей было продиктовано только крайней необходимостью.
Так вот, бабка-колдунья зачастую оказывалась более полезной и расторопной, чем весь этот медицинский консилиум вместе взятый. Карина не раз видела, как быстро выздоравливали у нее больные, укушенные степными гадюками, в изобилии водившимися в округе. Официальная же медицина поселка только беспомощно разводила руками.
– Не грусти, – Карина потрепала паренька по волосам, – бабка врать не будет.
Тамир буквально расцвел, широкая белозубая улыбка осветила его лицо. Только в глубине глаз оставался глубоко спрятавшийся испуг.
На марше
Несмотря на скорость приготовлений, отъезд был отложен еще на два дня. Пастухи с дальних пастбищ не успевали подогнать к поселку скотину. Люди нервничали, страшась неизвестности. Тяжелее всего было тем, для кого поселок был настоящим домом. Бросать дома и нажитое добро было жалко. Нашлись даже несколько человек, которые пожелали остаться. Большинство из них были старики, прожившие здесь всю свою жизнь.
Общая нервозность не коснулась, пожалуй, только Хана. Валентин давно принял решение и считал его единственно возможным. Он тоже не понаслышке знал о лютых степных зимах.
Наконец-то рано утром громогласно протрубил рог, давая команду к выдвижению. Защелкали кнуты, закричали возницы. Несколько сот повозок тронулись в дорогу. Скрипели разномастные колеса, взятые от тракторов и грузовых машин. Кое-где виднелись и полностью деревянные конструкции. Поднимая тучи пыли, подобно своим далеким предкам или покорителям Дикого Запада, племя двинулось в дорогу. По флангам от обоза скакали отряды воинов, оберегая мирных жителей.
В их числе была и Карина. Теперь она уже командовала сотней. После прошедшей реорганизации, объединившей маленькие отряды разведчиков, многие опытные десятники получили повышение. На противоположном фланге свою сотню вел Мерген. Хан, оценив его заслуги, лично выдал бывшему десятнику новые знаки отличия.
Впереди обоза с отрядом в триста сабель скакал сам Хан. За его спиной развевалось знамя. Синее полотнище с белым цветком лотоса посередине на фоне скрещенных сабель.
Замыкали
Степь содрогалась под ударами нескольких тысяч копыт. Зрелище идущего по степи каравана было величественно. Мощь и сила сквозила в каждом движении. Любой, кто мог повстречаться на пути племени, содрогнулся бы от этого зрелища. Казалось, что никакая сила не могла остановить это неспешное и в то же время непреодолимо уверенное движение.
Разглядев в передовом отряде фигуру отца, Карина подивилась величественности его осанки. Впереди ехал не просто ее отец, а вождь, настоящий Хан, повелитель народа и вершитель судеб.
Дорога продолжалась три дня. Карина сбилась с ног, не зная отдыха ни днем ни ночью. Днем Амазонка носилась по степи во главе верной сотни, зорко высматривая возможную опасность. Ночью же, не жалея себя, выезжала на проверку постов, проводя в седле по восемнадцать часов в сутки.
Штурм
Вечером третьего дня Хан призвал к себе всех военачальников. Карина вместе с еще тремя десятками сотников вошла в огромный шатер – ставку Хана. Рассевшись на полу, поджав под себя ноги, командиры замерли в ожидании.
Хан, поднявшись в полный рост, начал свою речь.
– Завтра в бой пойдут почти все воины нашего племени. Для охраны каравана останутся только три сотни. – Взгляд его упал на Карину.
Девушка, сжав губы, еле заметно отрицательно покачала головой. Кроме Хана, вряд ли кто-нибудь заметил это. Валентин Юрьевич нахмурился. Он не сомневался в том, что дочь не захочет остаться в тылу. Хан планировал поговорить с Кариной до начала совещания, но из-за катастрофической нехватки времени не успел. Теперь при полном собрании сотников он не решился проявить слабость и спорить с дочерью публично. Тяжело вздохнув, Хан назвал имена командиров, которым поручил охрану обоза. Карины среди них не было.
– Самой важной вашей задачей после уничтожения тварей является сохранение ваших же жизней. – Хан немного замешкался, подбирая слова.
– Я понимаю, что невозможно воевать, постоянно думая о собственной шкуре. Я только прошу вас не рисковать зря. – В голосе, привыкшем за последнее время только повелевать, послышались теплые человеческие нотки.
– Выступаем на заре, всем, кто участвует в штурме, приказываю отдыхать. Завтра вы должны быть полны сил. День предстоит очень тяжелый. – Последние слова были сказаны тоном человека, который привык, чтобы его приказы выполнялись неукоснительно.
Сотники поднимались на ноги и по очереди покидали шатер Хана. Карина задержалась. Дождавшись, когда шатер опустеет, она подошла к отцу. Если для всех остальных и даже для его институтских сотрудников Хан стал кем-то недосягаемым, то для Карины он по-прежнему оставался просто отцом. Девушка, не говоря ни слова, прильнула к мощной и такой родной фигуре отца. Хан в ответном порыве крепко обнял дочь. Простояв так несколько мгновений, также не говоря ни слова, Карина отстранилась от отца и пошла к выходу.