Город Золотого Петушка
Шрифт:
— Папа, а мы Кремль посмотрим? А Мавзолей? А стереокино?
— Посмотрим, посмотрим! — с какой-то подозрительной готовностью отвечает папа Дима и глядит на часы. — Пожалуй, мы так и сделаем, Галюша! — говорит он маме. — Мысль неплохая!
— У меня плохих мыслей не бывает! — говорит мама суховато.
Они о чем-то сговорились, пока Игорь спал. Но Игорь, захваченный мыслью, — он увидит Москву! — ни на что больше не обращает внимания, торопясь покинуть надоевший самолет со всеми его чудесами. Впрочем, это уже третий самолет. Дважды сменились машины и сменились
Они сидят некоторое время в зале ожидания. Игорь то и дело спрашивает маму, скоро ли они поедут в город, но мама только отмахивается рукой от его настойчивых расспросов. Папа как-то странно мелькает в зале, — то у одного окошечка, то у другого, потом исчезает в каких-то дверях, потом опять бежит к окошечку.
— Мама, мама, мы на машине поедем?
— Да, да, — отвечает мама.
Тут папа подходит, размахивая голубыми билетами, и у мамы светлеет лицо.
— Все в порядке! — говорит папа и машет рукой носильщику. — В самую точку попали! — опять говорит папа. — Еще бы полчасика, и ничего бы не вышло! Тютелька в тютельку!
Носильщик глядит на билеты, на чемоданы, вдруг быстро хватает их и бегом устремляется в те же двери, в которые только что вошли Вихровы. Мама Галя торопит Игоря и с некоторой настороженностью глядит на запыхавшегося папу, который дышит не очень хорошо — с сипами и с всхлипами. Опять разволновался!
Дорожка. Самолет. Лесенка. Мягкие кресла. Лампочки над ними. Ревет левый мотор. Потом — правый. Бортмеханик задраивает дверь. Теперь ревут оба мотора. И ярко освещенный аэровокзал с огромной надписью «Москва» плывет в сторону, как отплывали аэровокзалы с другими надписями. А как же Кремль? А как же Мавзолей? А как же стереокино? Ну что же это такое?
— Игорек! — мягко говорит мама. — Папе надо добираться до места как можно быстрее, и так его дорога измучила. Пока ты спал, у папы уже был маленький приступ. Ты же сам слышал, что военный совет решил…
— «Военный совет, военный совет»! — говорит Игорь, и все расплывается в его глазах от горючих слез, которые брызжут, как у рыжего в цирке, целым фонтаном. — Это ты решила, а не военный совет. Ты! Ты!
Мама отворачивается от Игоря и совсем другим тоном говорит:
— Ну хорошо. Это решила я. И довольно об этом! — Она глядит на папу Диму и не может удержаться от упрека: — Разве можно давать ребенку необоснованные обещания?
Она что-то добавляет, беззвучно шевеля губами, только для папы Димы, который смотрит на нее с виноватым видом. Конечно, она говорит ему: «Пе-да-гог!» Когда мама Галя так произносит это слово, оно перестает казаться Игорю хорошим словом…
И тут самолет куда-то начинает бросать. У Игоря замирает под ложечкой. Папа широко разевает рот — он всегда знает, что надо делать. Мама бледнеет — ей становится нехорошо. А самолет все заваливается в какие-то ухабы и колдобины, и конца этому не видно. Ф-фу, какая гадость!
— Ну и болтанка! — говорит папа, который все знает. Он успокоительно добавляет: —
Мама сердито глядит на него, страдальчески морщится и говорит:
— Спасибо за справку! Теперь мне, конечно, стало легче!..
Опять и опять… Неужели же нельзя обойтись без этого?
Всходит солнце, такое же, как и везде, но оно освещает непривычную местность. Вместо деревень, в которых дома жмутся друг к другу, как заблудившиеся дети, дома тут, по два, по три, стоят друг от друга на отдалении. Между ними белые тропки, и рощи, рощи — впереди и позади, справа и слева… А между рощами открывают свои голубые глаза озера, озера, озера. Разноцветные поля, совсем небольшие. И так на всем пространстве, куда хватает глаз.
— Хутора! — оживленно говорит папа Дима, с интересом разглядывая дома с высокими крышами, крытыми черепицей, каменные коровники и конюшни, стриженые деревья возле строений и стога сена с железными крышами. — Ладно живут! — добавляет он одобрительно.
Зеленая земля расстилается внизу, освещенная радушным солнцем. Березовые рощи видны всюду. Березка вторгается в гущу сосен и елей. А вот голубая ель.
Ах, какая красавица! Леса и озера. Леса и леса. Озера и озера!
— Ну вот, Игорешка, и прилетели мы в незнаемые края! — говорит неожиданно папа Дима, отрываясь от окна.
— Как, уже?
Игорь опять приникает к окну…
Синим крылом встает за окном море. Берег ясно виден — изумрудная зелень сосен, подступающих к самому краю суши, ярко-желтый, какой-то радостный, солнечный песок, затем белая кайма пены. А дальше ничего не видно, кроме бесконечной глади этой воды, которая становится тем светлее, чем более отдаляется от берега, а там, на горизонте, сливается с небом такого же цвета и словно вливается в это высокое жаркое небо…
Море!
Кто-то высокий, с кирпично-красным, загорелым лицом, говорит:
— Солнечный берег.
— Солнечный берег? — спрашивает папа у кирпично-красного человека, не понимая, к чему это относится.
Кирпично-красный охотно отзывается, говоря с каким-то приятным, не сразу уловимым акцентом:
— Рижское Взморье — так называют берега Рижского залива вблизи города — разделяется устьем Даугавы на две части. Левая называется Дзинтаркрастс — Янтарный берег, а правая — Саулкрастс — Солнечный берег…
— Поэтично! — восклицает папа, готовый пуститься в новые расспросы.
Но мама в этот момент легонько кладет руку на его плечо. «Ну что ты пристал к человеку!» — понимает папа это прикосновение и замолкает.
Но кирпично-красный человек, летящий с юга, судя по ярлыку на его чемодане с надписью «Адлер», сам говорит:
— У нас тут хорошо! Лучше, чем где бы то ни было… Каждый раз, когда я возвращаюсь откуда-нибудь, я даю себе слово никуда больше не ездить. Ну, чего еще надо — море, сосны! Так нет же, все хочется побольше увидеть, прежде чем отправишься в последнее путешествие! — И он раскатисто смеется. — Вы к нам впервые? — осведомляется он…