Город Золотого Петушка
Шрифт:
— Да. Я вас понимаю. Моему пятнадцать — постоянный цензор в доме. В нем уже родилось критическое отношение ко всему на свете. А это, знаете, база всякого опыта. Не очень приятно, но неизбежно то, что критическое отношение распространяется, и в первую очередь на родителей. И приходится ухо держать востро, чтобы не вырос шалопай вместо порядочного человека. Раньше мне было так просто ответить по телефону: «Я болен. Быть не могу!» — если куда-нибудь мне не хочется идти. Или знаешь, что будут звонить неприятные люди, киваешь жене на телефон и говоришь: «Меня дома нет!» — а она, глядя на меня, отвечает: «Ушел! Не приходил!» — или что-нибудь подобное. Очень просто!
Он добавил со вздохом, помолчав:
— Яйца курицу учат, дорогой мой, хотя известная пословица и гласит обратное. Единственное утешение, что на этом основан весь прогресс человечества, сыновья подгоняют отцов, пока сами не окажутся в их положении, и так — пока есть хоть один человек на земле!..
Петров положил руку на плечо папе Диме.
— Да вы не убивайтесь шибко-то! — сказал он. — Ребята — народ с очень высокоразвитым чувством справедливости и, на наше счастье, экспансивный: у них одно впечатление вытесняет другое с чудовищной силой давления. Игорь к вечеру уже забудет о своем маленьком разочаровании. Жизнь идет вперед…
— Вы считаете это маленьким разочарованием?
— А большего вы ему не давайте.
— Право же, я очень неловко чувствую себя, — несколько повеселев, сказал папа Дима. — Может быть, вам не приходилось быть в таком положении. Я чувствую себя вдвойне неловко — у как педагог, и как человек!
Петров прищурился.
— Э-э, батенька, — сказал он. — С кем этого не случалось!
3
Когда Игорь убежал вместе со всеми ребятами, после того как Ляля сказала Але: «Полетим», — ему вовсе не хотелось играть. Растерянность, явно отразившаяся на лице папы Димы, показала ему лучше всяких слов, что отец не сдержал своего слова и обманул его. Игорь, хорошо зная отца, боялся, что папа Дима примется объяснять сыну, как все это получилось и почему он не остался на посту, с которого снял Игоря. Но Игорю не хотелось никаких объяснений — зачем они? И так было все понятно: маленьким одни законы, а взрослым другие. Ну и пусть. Но это не честно.
Отбежав от Охотничьего домика, он свернул в сторону, в пустынную аллею. Ему хотелось побыть одному.
Увидев сложенные аккуратно срезанные ветки сосен, пораженные короедом, он подумал невольно об Андрисе и прошел дальше.
Андрис сидел на самой дальней скамейке. Небольшая сумочка стояла подле него. Из сумочки торчала бутылка с молоком. На развернутой бумаге лежало нетронутое яйцо и кусок сала. Андрис задумчиво отщипывал маленькие кусочки хлеба от краюхи, лежавшей рядом с салом, и не спеша отправлял их в рот. Он уже успел наработаться. Игорь обрадовался Андрису: из всех людей, что были сейчас вокруг него, только Андрис мог быть подходящим собеседником — так сдружились они за это время. Игорь подошел к Андрису:
— Здравствуй, Андрис!
— Здравствуй, Игорь! Садись, посидим. Хочешь сала с черным хлебом?
Есть Игорю не хотелось, но черный хлеб с салом был так вкусен! Игорь принял на себя добрую половину того, что лежало перед Андрисом. Глядя на Игоря, и Андрис принялся за свой завтрак охотнее, чем прежде.
— Все птенцы улетели! — сказал Игорь. — И, знаешь, при нас одна из ласточек вытолкнула последнего. Так интересно! Все улетели… — повторил он с жалостью.
— Кроме одного! — сказал Андрис.
— Да, кроме одного…
Они помолчали.
— Скажи, Андрис, — обернулся к другу Игорь, — твой отец врет тебе когда-нибудь? —
Андрис, совсем как отец, заложил ногу за ногу и откинулся на спинку скамьи. Вопрос Игоря его не удивил, но не понравился ему. Глядя в сторону, он сказал тихо:
— Не знаю. Я не думал над этим. Он очень честный человек. И справедливый. Он всегда говорит мне все. Ну все, что мне надо знать, конечно. Чего-то, конечно, и не говорит, но потом скажет. Обманывает он меня только тогда, когда говорит, что у него ничего не болит, что он здоров, что ему хорошо, что ему ничего не надо, а когда ночью заскрипит зубами, я-то все уж понимаю… Вот по маме он тоскует, она перед самым его возвращением умерла. Очень тоскует. А чтобы мне не напоминать о ней, никогда даже не вспомнит ее имени. Только во сне иногда позовет: «Дайнынь!» — так тихо-тихо и после этого сразу проснется и долго не может уснуть. А когда я окликну его, он молчит — притворяется, будто спит…
— Ну, это не обман, — сказал Игорь, смущенный тем, что сказал ему Андрис.
— Как сказать! — ответил Андрис и поднялся. — Ты на берегу еще не был? Давай сходим к сторожке. Может быть, отец пришел туда. Я тут сделал, что он мне велел вчера.
— Почему вчера? — спросил Игорь.
Андрис с некоторой досадой ответил:
— Я его не видел. Он дома не ночевал. Ушел куда-то очень поздно, когда я уже спал. Утром его не было. Ну, пошли!
Захватив с собою пилу, веревку, с помощью которой он добирался до негодных веток, Андрис зашагал на берег. Игорь отправился за другом. С моря дул прохладный ветер, но оно заметно утихало, так как ветер слабел и слабел, теряя последние силы. И волны залива отступали все дальше, к первой мели, за которой начиналась глубинка, по грудь.
— Море! — сказал Андрис с непередаваемым выражением.
— Красиво! — сказал Игорь.
— Сегодня ночью у рыбаков в Яундубултах лайбу разбило и подмыло сетевые колья. Никогда не знаешь, что оно готовится сделать! — сказал Андрис, как взрослый.
Подойдя к сторожке, Андрис дернул дверь. Она была заперта. Андрис сунул в скважину ключ, открыл дверь, аккуратно сложил свои инструменты. Лицо его выразило невольное разочарование и беспокойство.
— Не приходил! — пробормотал он про себя.
— Может, он в Ригу уехал по делам? — спросил Игорь.
— Оставил бы записку! — сказал Андрис. — Последнее время он мало спит. Все думает и думает. Стал какой-то беспокойный. Задумается и не слышит, что ему говорят. Ночью встанет и глядит-глядит в окно. Не знаю, что с ним такое! Очень боюсь я — заболеет отец. Вот ушел с вечера. Не был ночью дома. — Андрис закусил тут губы, взял из сторожки ножницы и машинку для подстригания травы, с трудом взвалив ее на плечи, и сказал: — Возле ванного корпуса цветник опять развалился. Да и травку надо подстричь. Отец хотел сам, да задержался где-то…
Андрис отвернулся от Игоря.
— Ну, я пошел. Пока! — сказал он.
Было видно, что Андрис хотел идти один. Иначе он сказал бы, как всегда: «Ну, пошли. Не хочешь ли поработать?» Игорь остался у сторожки. Андрис тяжелыми шагами, сильно согнувшись под своей ношей, пошел прямо по косогору, минуя тропинку, по сеяной травке, чего никогда не делал до сих пор. Игорь только широко открыл глаза — травка ложилась под ногами Андриса, оставляя заметный след. И только сейчас Игорь сообразил, что Андрис взволнован, очень взволнован тем, что отец не ночевал дома, и тем, что он до сих пор не вернулся…