Города в полете

Блиш Джеймс Бенджамин

Дар Пейджа складывать дважды два и получать 22 лишь частично оказался ответственен за обнаружение шпиона. Свою главную лепту внесла почти поразительная неуклюжесть человека. Пейдж едва ли мог подумать, что до него никто не заметил шпиона. Правда, он являлся одним из примерно двух дюжин техников, работавших в исследовательской лаборатории, где работал и Пейдж. Но его почти открытая привычка утаскивать листки с записями в карманах своего лабораторного халата и просто болезненная подозрительность, проявляемая каждый раз, когда он вечером покидал лаборатории Пфицнера, давно уже обязаны были вызвать чьи-нибудь подозрения.

Какой прекрасный пример того, подумал Пейдж, какие старинные, эпохи мушкетов, методы расследования сейчас

популярны в Вашингтоне. Предоставляющие по настоящему опасному человеку тысячи возможностей незаметно улизнуть. То, что считалось обычным среди ученых, являлось молчаливым соглашением и среди сотрудников «Пфицнера» — противление всякому стукачества друг на друга. Это оберегало как виновного, так и невинного. Чего никогда не потребовалось бы при справедливой системе юридической защиты.

Пейдж не имел ни малейшего представления, что делать со своей рыбешкой, когда он ее подсек. Он выбрал вечер, чтобы проверить передвижения этого парня. О чем потом весьма сожалел, так как пришлось отказаться от встречи с Энн. В этот день произошли две выдающиеся подвижки в исследованиях. И он считал, что шпион захочет переправить информацию о происшедшем немедленно.

Эта мысль оправдала себя полностью. По крайней мере — сначала. За этим парнем оказалось не так уж и трудно проследить. Привычка постоянно оглядываться сперва через одно, а потом через другое плечо, удостоверяясь, что никто его не преследует, делала его легко заметным на большом расстоянии даже в толпе. Он выехал из города поездом, следующим на Хобокен, где взял напрокат мотороллер и поехал к городку-перекрестку Секаукус. Это была долгая прогулка, но впрочем, совершенно несложная.

Тем не менее, после Секаукуса, Пейдж чуть не потерял своего преследуемого в первый и последний раз. Перекресток, находившийся на пересечении U.S. 46 c Линкольнским туннелем, оказался также местом расположения временного трейлерного городка Правоверных — почти 300000 из тех 700000, что вливались в город последние две недели для участия в Воскрешении. Среди трейлеров Пейдж заметил номера весьма издалека, как например — из Эритреи.

Временный городок трейлеров оказался гораздо больше, чем любой из близ расположенных постоянных, за исключением, наверное, Пассаика. Там располагалось несколько десятков супермаркетов, открытых даже в полночь, и примерно столько автоматических прачечных, так же раскрытых настежь. По крайней мере там также находилось около сотни общественных бань и около 360 общественных туалетов. Пейдж насчитал десять кафетериев и вдвое больше гамбургерных киосков и павильончиков с «однорукими бандитами», каждый из которых имел в длину не менее ста футов. У одного из них он остановился на достаточно долгое время, чтобы приобрести «Техасскую копченую колбаску», длиной чуть ли не с его локоть, покрытую горчицей, мясным соусом, кислой капустой, маисовой приправой и острыми пикулями с пряностями. Там же еще находились десять весьма заметных госпитальных палаток. И после того, он съел свою «Техасскую колбаску», Пейджу показалось, что он понял в чем дело. Даже самая маленькая из них вполне могла вместить в себя одноярусный цирк.

И, естественно, там стояло множество трейлеров, число которых, как предположил Пейдж, превышало шестьдесят тысяч. От двухосных грузовичков до Паккардов, на всех стадиях ремонта и великолепия. По счастью, городок хорошо освещался и так как все живущие в нем являлись Правоверными, там не оказалось никаких ловушек или иных форм проповедничества. Человек Пейджа, после некоторого внимательного, но элементарного дублирования своих следов и подставки фальшивых маршрутов, нырнул в трейлер с латвийским номером. Спустя полчаса — ровно в 02.00 — трейлер поднял коренастую СВЧ-антенну, толстую, как запястье Пейджа.

И все остальное, как угрюмо подумал Пейдж, снова забираясь на взятый им напрокат мотороллер, дело ФБР — если только я им расскажу.

Но что он мог рассказать? У

него имелись свои, весьма значимые причины держаться от ФБР на возможно большем расстоянии. Более того, если он сейчас сообщит об этом человеке, это бы означало немедленный занавес над исследованиями по поиску антинекротика, и полное предательство доверия, хотя и несколько насильно вверенного ему Ганном и Энн. С другой стороны, сохранение молчания позволяло Советам получить лекарство почти одновременно с «Пфицнером». Иными словами — прежде, чем Запад получил бы его на правительственном уровне. И в то же время это означало, что ему самому придется доказывать, что он был лоялен, когда подойдет неотвратимая разборка с Мак-Хайнери.

Тем не менее, на следующий день он наткнулся на совершенно очевидный курс своих действий, который следовало предпринять с самого начала. И второй вечер он отвел на тщательную проверку лабораторного кресла своей рыбешки. Этот кретин нашпиговал его инкриминирующими микрофотографическими негативами и клочками бумаги, которые оказались испещрены символами простого подстановочного кода, когда-то использовавшегося для созыва Честных Стрелков Томом Микса под именем Оборванца Ралстона. [15] И третий вечер ушел на то, чтобы произвести пошаговую фотосъемку паломничества к трейлерному городку Правоверных и к оборудованному радиопередатчиком трейлеру с поддельным номерным знаком. Собрав все в аккуратное досье, Пейдж загнал в угол Ганна в его же офисе и все кашу скинул прямо на колени вице-президента.

15

Том Микс — популярный американский киноактер, снимался во многих вестернах; кстати о нем упоминает в своих романах серии «Речной Мир» или «Мир Реки» Ф.Ж.Фармер.

— Боже мой, — воскликнул, моргая, Ганн. — Любопытство — просто ваша болезнь, не так ли, полковник Рассел? И я по-настоящему сомневаюсь, что даже «Пфицнеру» когда-нибудь удастся найти противоядие против ЭТОГО.

— Любопытство имеет весьма малое к этому отношения. Как вы увидите из этого пакета, этот человек — непрофессионал. Очевидно, партийный доброволец, как и Розенберг в свое время, а не платный эксперт. Практически, он сам привел меня за нос.

— Да, мне понятно, что он неуклюж, — согласился Ганн. — И нам уже сообщали о нем, полковник Рассел. В действительности, нам даже пришлось оберегать его от собственной же неуклюжести несколько раз.

— Но почему? — потребовал Пейдж. — Почему вы его не раскололи?

— Потому что не можем сейчас допустить этого, — ответил Ганн. — Шпионский скандал на заводе, уничтожит работу на том самом этапе, на котором она находится. О, рано или поздно, мы сообщим о нем, и проведенная вами по нему работа тогда будет весьма полезна для всех нас, включая и вас. Но не надо торопиться.

— Не торопиться!

— Нет, — ответил Ганн. — Материал, который он сейчас передает, не представляет особой ценности. Когда же у нас в действительности будет лекарство…

— Но к этому времени он уже будет знать весь производственный процесс. А идентификация лекарства — обычная работа для любой группы химиков. Ваш доктор Эгню по-крайней мере этому-то меня научил.

— Я тоже так полагаю, — подтвердил Ганн. — Что ж, я думаю, на этом мы закончим, полковник. Не беспокойтесь на этот счет. Мы займемся этим вопросом, когда созреет для того время.

И это оказался единственный кусочек удовлетворения, который смог извлечь Пейдж из Ганна. Слишком малое возмещение на упущенный сон, пропущенные свидания. За то, что он сперва решил предупредить об этом Пфицнера. За ту яростная борьбу в душе, стоившую ему столь много. За то, что он поставил интересы проекта выше своей офицерской клятвы и собственной безопасности. Этим вечером он выложил все, с определенной долей горячности, Энн Эббот.