Города
Шрифт:
Но ты получаешь нечто злое. Ты ведешь себя так, как ведут себя в мышеловке. Ты корчишься.
Я не могу сидеть спокойно. Я подпрыгиваю и прихрамываю, как будто нахожусь одновременно в состоянии наркотического и алкогольного опьянения, потому что моя комната похожа на гроб, и темно в ней так, словно моим глазам уже никогда не суждено открыться. Подпрыгивающими, судорожными шагами я выхожу в коридор, словно какая-то дурацкая кукла, которая получает импульсы к движению извне. Я прикладываюсь ребрами
А потом я замечаю свет под дверью Мэнди. На мне нет рубашки, но мне плевать. Я боюсь. И не могу позволить себе бояться и дальше. Я стучусь к Мэнди.
– Рановато для общения, – заявляет она и рассматривает мои дряблые грудные мышцы. – Приглашаешь меня поплавать?
Она еще не смыла косметику, у нее понимающий взгляд, она потрясающе выглядит, как будто сегодня яркий, праздничный, превосходный субботний день.
Что до меня, то все окружающее начинает возвращаться к норме.
– Я… Мне только нужно поговорить. Ты не против?
– Не особенно. Ночи меня тоже нервируют.
Она выходит из комнаты и оставляет дверь открытой.
В ее комнате пахнет духами. На кровати – штук восемь игрушек… Мягкие собаки, черепахи. На полочке – огромный лиловый плюшевый медведь в целлофановой упаковке, украшенный большим лиловым бантом.
Она говорит, стуча искусственными ногтями по экрану:
– У меня ничего нет.
На какой-то момент мне кажется, что она имеет в виду: нет ничего в жизни. Потом до меня доходит: она занималась взломом. На экране – восемь стариковских лиц и фото парня, который захватывал мою внучку.
Я пододвигаю стул и снова ощущаю себя сильным.
– У меня тоже, – говорю, выражая тем самым, что ничего не обнаружил в файлах «Секьюр-Ай-Ти». – Я… Ну… Как-то удивился, что ты этим занимаешься настолько открыто.
– Смеешься? Мы пытаемся внести вклад в поимку Силуэта. Мне нужен любой снимок, какой подвернется.
Этот телеэкран прямо обращен к системе наблюдения. Я вынужден улыбнуться.
– Ты изобретательна, – говорю.
– Да неужто, правда? Как будто я без тебя этого не знаю!
Она смотрит на меня как на патологического бездельника. Она мне нравится.
– Тебе кто-нибудь говорил в последнее время, что ты умница?
Она кивает. Она согласна.
– Большинству людей чихать на то, кто ты есть, до тех пор, пока ты в состоянии платить.
– У тебя есть родные? – Я наклоняюсь вперед, втягиваясь в разговор. Мне хочется услышать ответ.
– Нет, – отвечает она беззвучно, одними губами. Она делает выдох через нос. – Зато у меня есть собственность.
– Это точно.
Я понимаю ее. Я делаю движение бровями. Как будто задаю вопрос: для чего тебе тогда заниматься взломами?
Она улавливает. Ей не нужно выслушать вопрос, чтобы ответить.
–
– Во всяком случае, у тебя есть умный человек, с которым можно поговорить.
– Это еще кто? – Она источает презрение, предвидя исполненную эгоизма реплику.
Я опять подаюсь вперед.
– Ты.
– О. – Она опускает глаза и наконец улыбается: – Так, ладно, я умная. Благодарю. Хочешь виски, раз уж ты пришел?
– Это было бы замечательно.
– Еще несколько месяцев невробики и шестимесячный курс реабилитации восстановят нейроны, которые ты теряешь.
А я отвечаю:
– Может, я раньше умру.
Не такая уж это и шутка.
Она поворачивается ко мне со стаканом в руках.
– Надеюсь, что нет. Вот.
Мэнди рассказывает, как она приобрела земельный участок в Гоа [117] и продала его за фантом. Она говорит о вложениях капитала в широкополосные сети; этим она занималась, когда ей не было тридцати и когда она отошла от спортивных танцев. Она в самом деле занималась спортивными танцами. Единственное, что мне еще удается из нее вытянуть, это что она жила с матерью в трейлере, а потом ее матушка сошлась с торговцем автомобилями, и они поселились в небольшом бунгало в Джерси.
117
Гоа – штат в Индии, у побережья Аравийского моря.
– Я забивалась в свою комнату и гоняла стрелялки на видео. Все воображала, что подстреливаю его.
Наконец я говорю:
– Пойду-ка взгляну, не нашелся ли Джазза.
Она кивает, и мы оба поднимаемся на ноги. И тогда она мне говорит:
– Здорово все-таки, что ты после стольких лет все еще заботишься о нем.
– Он из моей команды, – отвечаю я.
– Брось, – отмахивается она. – Он и есть вся твоя команда.
Но она говорит это по-настоящему милым тоном.
На следующее утро я обнаруживаю на своем телеэкране почту.
Это письмо от Мальчишки. Мистера Новавиту нашли в экспресс-автобусе, движущемся к югу в сторону Мэриленда. Джазза не был в Мэриленде с детства, когда родители увезли его в Джерси. Да как он, черт возьми, проделал этот путь?
Его привезли обратно около полудня, и выглядит он так, будто ночь зверски надругалась над ним: багровые щеки, коричневые старческие пятна, тяжелая, мрачная походка. Ночь не виновата, просто вот так выглядит в наши дни мистер Новавита, а я об этом постоянно забываю. Он все еще лазает по деревьям.