Городской мальчик
Шрифт:
Герби лежал на травке под березой на берегу озера, наслаждаясь жизнью в тишине и покое, тут-то его и настиг молниеносно разящий закон причин и следствий. Только что он был зрителем захватывающей кровавой схватки Тарзана с Карафтапом в чудесном подземном мире Муравьиного племени, а в следующий миг оказался в нашем старом черством мире жалким нарушителем, которого за ухо медленно поднимала на ноги цепкая лапа дяди Сэнди.
– Букбайндер, ты почему не на гандбольной площадке? – проскрипел старший вожатый, устрашающе прищурившись на свою жертву.
Герби пролепетал что-то невразумительное.
– А ты знаешь, что тебе позвонили по междугородному телефону и
Это известие сразило Герби наповал, и он действительно повалился бы как подкошенный, если бы дядя Сэнди любезно не придерживал его за ухо. Мечтатель тотчас понял, что мошенничество с «пустыми» письмами раскрыто, и сердце у него разом оборвалось, как обрывается только у виновных, когда их выведут на чистую воду. Озеро вдруг показалось голубее, чем всегда, воздух – душистее, трава – ласковее; имей он сто тысяч долларов, с превеликой радостью подкупил бы старшего вожатого, только бы освободиться, объяснить, что к чему, и загладить свою вину. Провинившиеся взрослые именно так порой и поступают с помощью юриста, если им позволяют средства. Но Герби был провинившимся ребенком и не имел средств, чтобы отвести наказание. Прошлое, скрытое прошлое, канувшее, как утверждают глупцы, навек и без следа, протянуло свою мертвую руку в настоящее, указало синюшным пальцем на Герби и молвило загробным голосом: «Вот он».
Идя в гору с дядей Сэнди, мальчик сбивчиво признался в содеянном. К его изумлению, с каждым шагом, приближавшим их к телефону, старший вожатый все больше смягчался. Когда Герби закончил рассказ о своем злоключении, они стояли рядом с дирекцией лагеря и у дяди Сэнди рот был до ушей.
– Вот что, Герб, – сказал он, – ты поступил довольно глупо, но дети есть дети. Теперь главное – дать знать твоим родителям, что ты здоров и доволен жизнью. Верно я говорю?
– Конечно, дядя Сэнди, – согласился Герби, готовый пресмыкаться от благодарности.
– Ну, тогда давай так им и скажем, а? Насчет писем я уже объяснил, а тебе нужно только убедить их, что ты целехонек и отдыхаешь в свое удовольствие. Вперед.
Они поднялись на крыльцо дома для приезжих и вошли в дирекцию. Это была душная комнатенка, насквозь пропахшая ротаторной краской и заваленная бумагами, схемами и папками. Возле исцарапанного канцелярского стола на стене висел телефон. Крутанув маленькую ручку, дядя Сэнди связался с телефонисткой.
– Теперь мы готовы к разговору, – сказал он и передал трубку Герби. Только мальчик приложил ее к уху, как в раскрытую дверь откуда ни возьмись вплыл мистер Гаусс, улыбаясь самой лучезарной из своих резиновых улыбок, ласково и мерно кивая головой, точно заводной Будда.
Герби услыхал разноголосое жужжание и щелчок, от которого у него чуть не лопнула барабанная перепонка, а потом – отцовский голос:
– Алло, Герби?
– Алло, пап. Вот здорово, что ты позвонил.
– Мама из-за тебя переволновалась. Ты здоров, да?
– Да конечно, пап, все здоровско. Мне здесь очень нравится. Лагерь – вообще, замечательно. У нас тут куча разных развлечений.
Заводной Будда переключился на более высокую скорость и закивал быстрее.
– Ну и отлично, – произнес отцовский голос. – Зря ты посылал нам эти «пустые» письма, сынок. Дядя Сэнди все объяснил. В другой раз, если будешь так спешить, лучше вовсе не пиши.
Герби, в недоумении от этих слов, посмотрел на двоих мужчин, потом сказал:
– Ладно, пап. Я запомню.
Дядя Сэнди объяснил, да не все. Он сказал мистеру Букбайндеру, что мальчики, которые боятся опоздать к отправлению почты, часто так делают, дабы
– Ну, хорошо, Герби. А как Фелисия?
– Отлично, пап.
– До свидания, сынок. Вот освобожусь немного, и приедем с мамой вас навестить. Поговори теперь с мамой.
– Здравствуй, детка. – Мамин голос переполняли чувства. – Ты правда здоров?
Вопрос вызвал у Герби раздражение. Неприятно оказаться в шкуре преступника, да такова уж участь мужчины, совершившего проступок; но когда с тобой сюсюкают, как с младенцем, – это невыносимо.
– Ты даешь, мам, как бы я с тобой разговаривал, если бы был нездоров, а?
При перемене его тона голова Будды, дернувшись, перестала кивать и укоризненно закачалась из стороны в сторону.
Герби услыхал нервный мамин смех.
– До чего я рада слышать, что ты здоров и весел. Не присылай больше «пустых» писем. Я от них ночей не сплю.
– Ладно, мам, не буду, – нетерпеливо ответил Герби. – Обещаю.
– Детка, тебе там нравится?
Герби взглянул на качающего головой мистера Гаусса и зевающего дядю Сэнди. Перед его мысленным взором молнией пронеслось все, что ему не нравилось в лагере «Маниту»: ремонт спортплощадок, подметание полов, спортивные игры, которые он терпеть не может, отправление почтовых открыток из-под палки, подчиненность бесхребетному дяде Сиду, жизнь под одной крышей с Ленни, отгороженность от Люсиль, прием пищи, отбои и подъемы по сигналу горна – словом, тюремный устав правил, которым были обставлены загородные радости. Громкое «Нет!» поднялось из глубины души, готовое сорваться с языка, и мальчику пришлось стиснуть зубы и губы, чтобы удержаться. Как мог он рисковать и отвечать искренно, когда по бокам стояли Гаусс и Сэнди и от них зависели его покой или мучение?
– Герби, я задала тебе вопрос, – встревожилась мать.
– Очень нравится, мам. Никогда еще не было так весело.
Голова тотчас перестала качаться и так быстро закивала, что лицо мистера Гаусса превратилось в розовое пятно.
– Благослови тебя Господь, сыночек. Поцелуй от меня Фелисию. Скоро увидимся. Наш звонок стоит уйму денег. До свидания.
– До свидания, мам. – Герби повесил трубку.
Хорошо бы родителям, которые задают такие вопросы ребенку, помещенному в лагерь, школу или иное учреждение, освобождающее их от родительских обязанностей, убедиться прежде в следующем: во-первых, что рядом с ребенком нет посторонних; во-вторых, и это поважнее, что ребенок может рассчитывать на сохранение тайны родителями. Многие из этих учреждений превосходны и необходимы. Детей, имеющих возможность провести лето в лагере, принято считать счастливцами. Но ни одно из этих учреждений не будет работать исправно хотя бы без малой толики такого дешевого универсального смазочного материала, как страх.
Едва закончился телефонный разговор, Герби заметил в отношении владельца лагеря и старшего вожатого перемену к худшему. У дяди Сэнди посуровело лицо, а мистер Гаусс сокрушенно покачал головой.
– Герберт, ты очень разочаровал меня, – проговорил директор. – Невероятно разочаровал. – Хозяин не дал себе труда выяснить, а сам-то он со своим лагерем не разочаровал ли мальчика. – Неужели в вас, юноша, нет ни капли чести? Ни капли порядочности? А я проявляю щепетильность, – продолжал он обиженно, – я, повторяю, – проявляю щепетильность и ни под каким видом не допускаю цензуры или чтения уходящей из лагеря почты. И вот ваша благодарность?