Городской тариф
Шрифт:
Условия соглашения, которое Ионов, не кривя душой, сам для себя называл не иначе как сделкой, согласовывались только с ним, даже ближайший соратник Дмитрий Шепель ничего об этом не знал. Руководство Фонда и все его сотрудники искренне полагали, что Программа вступит в действие именно тогда, когда обе сферы - и правоохранительная, и криминальная - единовременно достигнут нужной для максимального эффекта кондиции. Однако же, как и при всяком слишком затянувшемся ожидании, цель постепенно стала отступать на второй план, а на первый вышел сам процесс интересной, увлекательной, необычной и высокооплачиваемой работы. Никто уже не верил в то, что момент реализации настанет, и сотрудники просто от души наслаждались работой, которую любили и которая давала возможность безбедно существовать.
Что ж, давешние слова Шепеля понять можно, он действительно утратил веру в Программу, и ценность той идеи, ради которой он так старался много лет, померкла
Он не любил ездить с этим водителем, молчаливым и надменным, но служба охраны загородной резиденции не позволяла посетителям приезжать со своими водителями. Незачем посторонним людям знать этот адрес, этот дом и маршрут проезда. Если посетитель, которому разрешен визит, сам за рулем - пожалуйста, а если нет, то за ним высылали машину со «своим» водителем, проверенным вдоль и поперек, и потом отвозили назад.
И еще Ионову не нравилась эта манера назначать деловые встречи поздним вечером, а иногда и ночью. Нет, он все понимает, высокий государственный муж занят настолько, что другого времени для разговора у него не найдется, но все это здорово попахивало «теми» временами, когда самые важные политические вопросы решались в ночной тиши кабинетов за тщательно закрытыми дверьми и зашторенными окнами. Простые люди спокойно спят в своих постелях, а руководство страны не дремлет и вершит судьбы, без сна и отдыха, не щадя живота своего. Сталинщина какая-то, право слово.
И Рублевку, по которой они ехали, Евгений Леонардович тоже не любил, ибо живущие здесь люди олицетворяли собой, на его взгляд, неправильное отношение к деньгам. Он твердо полагал, что деньги должны быть функциональны, как часы. Ему абсолютно непонятно, почему часы должны стоить десятки тысяч долларов, если точность хода остается той же, что и в часах за тысячу рублей. Зачем нужны корпуса и браслеты из платины, зачем украшать их бриллиантами, зачем платить за громкое имя производителя, если часы должны всего-навсего правильно показывать время? То же и с деньгами. Зачем, например, ставить в доме мраморный камин? Камин - это понятно, это живой огонь и тепло в любое время года, независимо от отопительного сезона и наличия электричества, и Ионов сам не отказался бы иметь его в своей квартире, но разве огонь станет живее, а воздух теплее оттого, что камин из мрамора, а не из более дешевого материала? Или взять бассейны тоже понятно, не каждому хочется плескаться в муниципальном бассейне или в оздоровительном центре, куда люди приходят с купленными или выписанными «не глядя» медицинскими справками, и какой только заразы там не нахватаешься. Свой бассейн куда лучше, и плаваешь ты в нем когда хочешь, и идти никуда не надо. Против собственно бассейнов Ионов ничего не имел и даже приветствовал, но вколачивать немыслимые деньги в то, чтобы выложить его самой дорогой плиткой, - этого он постичь не мог. Он не понимал, каким образом удовольствие и польза от плавания связаны с ценой отделочных материалов. Здесь, на Рублевке, по мнению Ионова, деньги утрачивали функциональность и изначальный смысл, и это раздражало.
На контрольно-пропускном пункте у Ионова проверили документы, и только после этого кованые въездные ворота плавно распахнулись. Хозяин резиденции проявил уважение - ждал гостя на высоком крыльце.
Евгений Леонардович выпрямил спину и постарался подняться по ступенькам легко, не касаясь перил.
– Рад вас видеть, Евгений Леонардович, - хозяин протянул ему руку и крепко пожал.
– Как доехали?
– Добрый вечер, Владимир Игнатьевич. Доехал отлично, вы же знаете своих водителей. Комфорт и безопасность.
Они вошли в дом и сразу направились в кабинет.
– Ужин?
– на ходу обернувшись, спросил Владимир Игнатьевич.
– Нет, благодарю, я не голоден.
– Тогда чаю?
– С удовольствием.
В кабинете Ионов сразу занял свое привычное место, не в кресле, стоящем у письменного стола, а на мягком кожаном диване, рядом с широким низким столиком. Он здесь не проситель, он - уважаемый гость, и так
– Время позднее, Владимир Игнатьевич, поэтому я перейду сразу к делу. В моем возрасте уже трудно не спать допоздна.
Ионов не отказал себе в удовольствии немного пококетничать и в ответ получил ожидаемый комплимент.
– О чем вы говорите, Евгений Леонардович! Дай бог нам всем в вашем возрасте сохранить такую работоспособность и ясный ум. Но я вас слушаю внимательно. У вас что-то случилось? Возникли проблемы?
– В некотором роде. Поскольку о нашем с вами соглашении знаем только мы, в Фонде зародились… м-м-м… неправильные настроения. Люди не видят перспективы и смысла своей работы и начинают рассматривать Фонд как некую синекуру, где можно уютно отсидеться и куда имеет смысл пристраивать родственников и знакомых. Если позволить этим настроениям набрать силу и разрастись, мы очень скоро утратим тот высокий, научный потенциал и уровень научной работы, который создавали когда-то и все эти годы поддерживали. Пока мне удается сдерживать процесс, потому что я все еще пользуюсь авторитетом и без моего заключения на должности никого не назначают, но я стар, Владимир Игнатьевич, я очень стар, мне уже исполнилось восемьдесят, и в любой момент я могу оказаться вне своего кабинета. Нет-нет, не спорьте, - Ионов сделал протестующий жест, заметив, что хозяин дома снова собрался встрять с дежурным комплиментом, - восемьдесят - это восемьдесят, это не тридцать и не сорок, и в любой момент организм может меня подвести. Тогда процесс примет необратимый характер. В связи с этим я хотел бы задать вам вопрос, Владимир Игнатьевич.
– Да, конечно, я слушаю.
– Вам действительно нужна наша Программа? Потому что если она не нужна, если вы не видите в ней смысла и пользы, то я не стану портить отношения с людьми и позволю им приводить к нам на работу кого угодно. Поверьте, это не пустые слова. Я вчера позвонил вам после очень тяжелого разговора с человеком, который хочет, чтобы у нас работал его сын. И я оказался перед выбором: либо я жертвую уровнем и в конечном итоге самой Программой, на которую потратил двадцать лет, либо порываю дружеские и доверительные отношения с человеком, которого знаю тридцать лет, которого люблю, уважаю и который мне искренне дорог. Поверьте мне, Владимир Игнатьевич, это непростой выбор, очень непростой. Сегодня я пожертвую отношениями с одним давним коллегой, завтра - с другим и в конечном итоге останусь один на один с Программой, которая, как выяснится, никому не нужна. Это не самая радужная перспектива для глубокой старости, вы не находите?
– Господи, Евгений Леонардович, как вы можете так думать?
– всплеснул руками хозяин дома.
– Почему вы решили, что Программа не нужна? Разве мы стали бы вкладывать такие огромные деньги в содержание вашего Фонда, разве платили бы такие высокие зарплаты, если бы не видели в этом смысла?
– Вкладывали бы, - спокойно ответил Ионов.
– И платили бы. Вы не хуже меня это понимаете.
– Да зачем же? Уж мы бы нашли куда направить эти деньги.
– Да затем, дорогой Владимир Игнатьевич, что ребенок, у которого внезапно отняли любимую игрушку, начинает орать, плакать, визжать, топать ногами, замахиваться на маму с папой кулачками и жаловаться на них всем подряд. Если закрыть Фонд, то как поведут себя все те люди, для которых эта работа была любимой и, заметьте, прибыльной? Именно так и поведут. И, уже не связанные подпиской о неразглашении и высокой зарплатой, всем все расскажут. Представляете, какой поднимется скандал в стране? Оказывается, государство целенаправленно вкладывало деньги в то, чтобы развалить правоохранительную систему, чтобы бандиты безнаказанно разгуливали по улицам и стреляли в честных тружеников, отнимая у них последнее, чтобы коррупция и беззаконие процветали… ну и так далее. Вы же понимаете, что в научных разработках это все не так и цели у Программы совсем другие, но в случае громкого политического скандала формулировки будут именно такими. Вам это не нужно. И вы готовы платить, вкладывать большие деньги, чтобы этого не допустить. Даже если сама Программа вам не нужна и неинтересна. Поэтому я снова задаю свой вопрос: как мне поступить? Какой выбор сделать?
Дверь кабинета приоткрылась, и Владимир Игнатьевич, собравшийся было ответить, умолк и сделал знак рукой: входите. Горничная, немолодая женщина с тонким недобрым лицом, внесла поднос с чайником, чашками и двумя блюдами, на одном бутерброды, на другом выпечка. Ловко и быстро расставив все на столике и налив чай, она вышла. Ионов поднес к губам свою чашку, сделал глоток и удовлетворенно улыбнулся: хоть и не любимая им Рублевка, а чай здесь заваривали хорошо.
– Евгений Леонардович, мы с вами договорились, что вы поддерживаете научную сторону Программы до тех пор, пока мы не примем решение о ее реализации. Я понимаю ваши сомнения и колебания, время идет - и ничего не происходит. Поверьте мне, ждать осталось недолго.