Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)
Шрифт:
– Организация-кооперация... - хмуро пробормотал папаша, на цыпочках пробираясь к чулану.
Его мучило любопытство. Он вошел в чулан, нашарил впотьмах лампочку и зажег ее. При нищем свете он увидел красивое полотнище с надписью:
ПЕРВУЮ РЮМКУ ХВАТАЕШЬ ТЫ,
ВТОРАЯ ТЕБЯ ХВАТАЕТ.
– Гм, - криво усмехнулся отец. - Ишь ведь чего ребятеночки удумали... Первую, дескать, ты, вторая, дескать, тебя... А третью, дескать, опять ты... А четвертая, дескать, опять тебя... А пятую опять ты... А шестая опять тебя!.. И так всю жизнь!..
Горькая
– Между прочим, одну бы рюмочку бы действительно бы не мешало бы... Для опохмеленья... Мало-мало... Чего бы сообразить на половинку?.. Гм...
На другой день Филька, Шурка и совсем крошечная Соня с нетерпением топтали снег возле Гаврикова крыльца. Уже самое время было начинать демонстрацию, а Гаврик все не выходил. Наконец он появился. Лицо его было страшным. Оно казалось перевернутым.
– А где же лозунги? - с тревогой спросила маленькая Соня, которой всю ночь снились трубы и знамена.
– Папенька... вчерась... пропил... - прерывающимся голосом сказал Гаврик.
– Значит, что жа? - глухо спросил Филька. - Демонстрация, что ли, переносится?
– Отменяется... - сказал Гаврик.
Судорога тронула его горло. И почти беззвучным шепотом он прибавил:
– И валенки мои... тоже пропил!..
И тут Филька, Шурка и Соня заметили, что Гаврик бос.
– Не так, главное, валенков жалко, как, понимаешь ты... головастиков... - выговорил он и вдруг затрясся.
1927
ТОЛСТОВЕЦ
Когда приятели Пети Мяукина бодро спрашивали его: "Ну как дела, Петя? Скоро в Красную Армию служить пойдем?" - Петя Мяукин рассеянно подмигивал глазом и загадочно отвечал:
– Которые пойдут, а которые, может, и не пойдут...
– Это в каком смысле?
– А в таком. В обыкновенном.
– Ну, все-таки, ты объясни: в каком таком?
– Известно, в каком! В религиозно-нравственном.
– Что-то ты, Петя Мяукин, путаешь.
– Которые путают, а которые, может, и не путают.
– Да ты объясни, чудак!
– Чего ж там объяснять? Дело простое. Мне отмщение, и аз воздам...
– Чего-чего?
– Того-того. Аз, говорю, воздам.
– Ну?
– Вот вам и ну! Воздам и воздам. И вообще, духоборы...
– Чего духоборы?
– А того самого... которые молокане...
– Странный ты какой-то сделался, Петя. Вроде малохольный. Может, болит что-нибудь?
– Болит, братцы.
– А что именно болит?
– Душа болит.
Приятели сокрушенно крутили головой и на цыпочках отходили от загадочного Мяукина.
За месяц до призыва Петя Мяукин бросил пить и даже перестал гонять голубей.
По целым дням он пропадал неизвестно где. Несколько раз знакомые видели Петю в вегетарианской столовой и в Румянцевской библиотеке.
За это время Петя похудел, побледнел, стал нежным и гибким, как березка, и только глаза его светились необыкновенным внутренним светом вроде как бы фантастическим пламенем.
На
Комиссия быстро рассмотрела стройного, красивого Петю.
– Молодец! - бодро воскликнул председатель, ласково хлопнув его по плечу. - Годен! В кавалерию!
– Я извиняюсь, - скромно опустил глаза Петя, - совесть не позволяет.
– Чего не позволяет? - удивился председатель.
– Служить не позволяет, - вежливо объяснил Петя.
– Это в каком смысле не позволяет?
– А в таком смысле не позволяет, что убеждения мои такие.
– Какие такие?
– Религиозные, - тихо, но твердо выговорил Петя, и глаза его вспыхнули неугасимым пламенем веры.
– Да вы, товарищ, собственно, кто такой? - заинтересовался председатель.
– Я-с, извините, толстовец. Мне, так сказать, отмщение, и аз, так сказать, воздам. А что касается служить на вашей службе, так меня совесть не пускает. Я очень извиняюсь, но служить хоть и очень хочется, а не могу.
– Скажите пожалуйста, такой молодой, а уже толстовец! - огорчился председатель. - А доказательства у вас есть?
– Как же, как же, - засуетился Петя, быстро развертывая пакет. - По завету великого старца-с... - скромно прибавил Петя, вздыхая, - мне отмщение, и аз воздам. А если вы, товарищ председатель, все-таки сомневаетесь насчет моих убеждений, то, ради бога, бога ради... проэкзаменуйте по теории.
Петя засуетился, вынул пачку книг и разложил их перед комиссией.
– Всего, можно сказать, Толстого до последней запятой произошел. Как хочите, так и спрашивайте. Хочите - с начала, хочите - с середины, а хочите - с конца. Туды и обратно назубок знаю. Например, из "Князя Серебряного" могу с любого места наизусть произнести. Или, скажем, роман "Хождение по мукам". Опять же "Хромой барин". А что касается драмы в четырех действиях "Заговор императрицы", то, верите ли, еще в двадцать четвертом году мы с папашей-толстовцем и мамашей-толстовкой раз шесть ходили в летний театр смотреть...
Петя обвел комиссию круглыми, честными голубыми глазами.
– Можно идти? - деловито спросил он и быстро надел штаны на пухлые ноги, покрытые персиковой шерстью.
– Годен! В кавалерию! - закричал председатель, корчась от приступа неудержимого хохота. Многие члены комиссии, извиваясь и взвизгивая, ползли под стол.
Вечером Петя печально сидел за ужином и говорил родителям:
– А между прочим, кто же его знал, что этих самых Толстых в СССР как собак нерезаных! Один, например, Лев Николаевич, старикан с бородой, главный ихний вегетарианец, другой - Алексей Константинович, который "Князя Серебряного" выдумал, а третий тоже Алексей, но, понимаешь ты, уже не Константинович, а, обратно, Николаевич... Тьфу! И все, главное, графы, сукины дети, буржуи, чтобы они сдохли! Попили нашей кровушки... Я из-за них, сволочей, может, восемь фунтов в весе потерял!..