Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)
Шрифт:
И она заплакала.
Через три дня бархатный баритон опять вкрадчиво начал:
Мы вышли в сад... Вечерняя прохлада... Уже...
Кр-р-р-р-р-ак!
– Так-к-к-к я и знал! - простонал Рязанцев, хватаясь за голову.
Гости злорадно захихикали.
– Изверг! - закричала жена истерическим голосом. - Сил моих больше нету. Ухожу от тебя, окаянного, к папе и маме! Не могу жить с постылым!
И она стала нервно укладываться.
Товарищ Рязанцев поник головой.
Поздней ночью он писал треугольнику производственного
Писал он, между прочим, следующее:
"...А также посылаю 15 рублей задатка и прошу вас убедительно, дорогие товарищи, пошлите мне хорошую пружину, чтобы я хоть проиграл все 20 пластинок, чтобы жена мне шею не пилила, чтобы товарищи не смеялись и чтобы оправдать 270 рублей. Сделайте милость, пошлите то, что я прошу. Кроме вас, где я могу ее достать? Ведь жалко же напрасно деньги гробить..."
И крупные слезы капали из его покрасневших глаз на лист серой бумаги.
Мы вышли в сад... Вечерняя прохлада... Уже...
Кр-р-ак!
Эй, вы, дорогой товарищ треугольник производственного кооператива "Граммофон"! Черт вас побери!
Не мучьте человека!
Что "прохлада"? Что "уже"?
Этот вопрос с "прохладой" наконец должен быть выяснен в ту или другую сторону. Надо же наконец дать чуткий, исчерпывающий ответ:
– Что "уже"?
1929
ПАРИЖ - ВЕНА - БЕРЛИН
(Из заграничных впечатлений 1931 года)
I
Съездил на несколько дней в Вену. Впечатление - ужасающее.
Трудно себе представить, что сделали Версальский мир и кризис с этим классическим городом шика и веселья.
Город - тень. Город - труп. Город - абстракция.
Обескровленный, раздавленный, измученный Берлин по сравнению с Веной Вавилон.
Германия умирает. Австрия умерла давно. Умерла, высохла, выветрилась.
Жизнь в Вене продолжается как бы по инерции. Полагается ходить трамваям. Ходят. Полагается ездить автомобилям. Ездят. Полагается, чтобы были магазины. Есть магазины. Больше того. Всякому уважающему себя европейскому городу полагается иметь правила уличного движения. И Вене тоже. Имеет правила уличного движения. Даже весьма оригинальные правила, вроде как в Лондоне: движение по левой стороне.
Но кому все это нужно - совершенно непонятно.
Трамваи ходят хоть и по левой стороне, но почти пустые. Автомобилей кот наплакал. Старомодные, громыхающие довоенные машины, похожие на тюремные кареты. Само собой - пустые. Магазины тоже пустые.
На некоторых улицах за вами бегут толпы приказчиков и буквально за полы тащат в свои магазины. Раздирают на части. Грызутся из-за вас, как стая голодных собак из-за кости.
Днем народу не много. После десяти вечера - абсолютная пустота. Мистическая пустота. Даже страшно делается.
Одеты люди в Вене ужасно. Не верится, что это почти в центре Европы.
Ботинки нечищеные, латаные-перелатаные.
Пальто в большинстве случаев - травянисто-зеленые, военного сукна и альпийского
Шляпы! Элегантные фетровые венские шляпы - вылинявшие, выгоревшие, с рыжими лентами, повисшими краями.
Видно, что люди донашивают последнее, а что дальше - неизвестно. Мрак.
И главное - никакого выхода.
Я спросил одного венца, бывшего лейтенанта, филолога, культурнейшего человека:
– На что же вы надеетесь?
Он низко опустил круглую, коротко остриженную, преждевременно поседевшую голову. Его спина стала еще горбатее. Воротник дешевенького серенького люстринового пиджачка полез ему на затылок.
Он посмотрел на меня прозрачными, как бы пустыми голубоватыми глазами с красными жилками.
– На что мы надеемся?..
Подумал. Обреченно улыбнулся.
– Знаете, наше положение можно охарактеризовать одной фразой: надежда на чудо. Да. Надежда на чудо. Нас может спасти только чудо.
С точки зрения буржуа, пожалуй, он и прав.
Надежда на чудо.
Лучше не придумаешь. А действительно - на что еще могут надеяться буржуа в том тупике, в той мышеловке, куда загнал Европу смертельно раненный, взбесившийся капитализм?
* * *
Гулял по окраинам Вены.
Большинство фабрик и заводов закрыто. Стекла выбиты. Трубы не дымятся. На пустырях буйно растет бурьян. Оборванные мальчишки играют тряпичным мячом в футбол.
А погода, как нарочно, ангельская. Яснейшая, фарфоровейшая голубизна. Холодное, блестящее солнце. Бурьян в мельхиоровой испарине заморозка.
Рабочая пивнушка.
Заходим перекусить. Выбирать долго не приходится. Меню скромное: пара сосисок и крошечный хлебец.
Пусто.
В углу несколько безработных играют в карты. Хозяин в чистом нищенском переднике стоит за почти пустым прилавком.
И во всю стену лубочное панно-фреска следующего содержания: громадный обильный стол; на столе - горы закусок; закуски дымятся; за столом сидят две группы: справа - бравые австрияки в тирольских зеленых фетровых шляпах с фазаньими перьями (признак фашиста); слева - бравые австрияки в кожаных фартуках с мускулистыми руками, по всем признакам идеальные рабочие, социал-демократы.
И вокруг этой идиллической группы вьется лента, испещренная готическими буквами стихотворного лозунга:
Пей вволю,
Будешь толстый,
Только не говори
О политике.
Мне так понравился этот перл социал-демократического агитпропа, что я его с удовольствием вписал в свою записную книжку.
Какое блестящее сочинение: на фоне мертвого, ограбленного, растоптанного рабочего предместья милые, игривые стишки: "Только не говори о политике".
Если австрийской буржуазии остается лишь надеяться на чудо, то я думаю, что австрийский рабочий класс изберет себе более практическую тактику.