Горы
Шрифт:
– Я сказал: что-нибудь, шашлык!
– Ne le regardez pas [4] , – тревожно шепчет мне моя спутница. – Не забывайте, что мы на Военно-Грузинской дороге.
– А что?
– А то, что он познакомится с вами, а потом зарежет и ограбит. И очень просто!
– Так вы думаете, что здешние разбойники такого деликатного воспитания, что не станут резать даму, которой не представлены?
– Что-нибудь, форель я велел! – и нас обжигает пламенный взгляд.
– Mais détournez-vous! [5]
4
Не смотрите на него (фр.).
5
Да отвернитесь же! (фр.)
– Велим подать в номер, если вы так боитесь, – решила я.
Мы встали и пошли вдоль коридора, отыскивая занятую нами комнату.
Темно. Фонарь, повешенный у входной двери, слабо мерцает вдали. Никого нет, спросить не у кого. Вдруг чьи-то шаги…
– Извэнитэ, милостивая государыня… Голос знакомый. Мы оборачиваемся.
– Ай! C'est lui [6] , – вопит моя спутница. – Голубчик! У меня ничего нет! Денег нет… Я несовершеннолетняя!… Я послала все дочерям… в Москву… по телефону!… Ах, qu'est-ce que je raconte [7] !…
6
Это он! (фр.)
7
Что я несу! (фр.)
– Извэните, милостивая государыня, – спокойно продолжал незнакомец, обращаясь ко мне. – Вы не мармазель Баринская из Киева?
«Эге! – подумала я. – Понимаю твою военно-грузинскую хитрость. Просто познакомиться хочешь… Ладно же!»
– Совершенно верно. Я мармазель Баринская из Киева.
Несколько мгновений испуганного молчания. Затем удивленно-радостный возглас:
– Нэ правду, врошь! Она брунетка!…
Подошел слуга со свечой и провел нас в нашу комнату. Восточный незнакомец так и остался с раскрытым ртом и расставленными руками. Я не уверена, что он не стоит там до сих пор…
По распоряжению ямщика нас разбудили в пять часов утра. Алые лучи только что проснувшегося солнца весело и дерзко били в окошко.
– Скажите вашему ямщику, что я ему не раба! Когда захочу, тогда и встану! – хриплым, сиплым голосом ворчала моя спутница.
– Софья Ивановна! – робко убеждаю я, – ведь мы ничего не увидим, если мы выедем поздно.
Молчание. Затем легкий храп. Проходит полчаса.
– Ямщик скучает, – раздается тягучий голос за дверью. – Лошади поданы.
Делать нечего. Софья Ивановна медленно принимается за одевание с видом приговоренного к казни преступника, совершающего свой последний туалет.
Мы выходим на крыльцо. Странная неожиданная картина представляется нам: все покрыто молочно-белым туманом, покрыто до такой степени, что нам кажется, будто мы не на Кавказе, а
– Вот так пейзаж! – ворчит моя спутница. – Стоило ехать!
– Как жаль, – вторю я. – И Казбека не увидим.
– Благодарите Бога, что хоть Терек-то видите.
Я стараюсь как-нибудь примириться с разочарованием.
– Не правда ли, какое чудное широкое шоссе! – говорю я.
– Ну уж, нашли тоже! Вот, говорят, китайская стена. Вот что я называю шириной: двенадцать колесниц разъехаться не могут!
Я не отвечаю, и мы обе едем молча.
Туман начал алеть и таять. Робко, стыдливо, словно сдернувшие чадру восточные красавицы, проглянули силуэты гор. Показались местами розово-серебристые вершины.
– Сегодня ночью в горах снег выпал, – говорит ямщик.
Солнце поднимается выше, посылает лучи горячее… Вот они, горы! И не такие, как вчера: они стали легкие, воздушные, чистые в девственно белых покрывалах, словно надетых для утренней молитвы.
– Какой обман зрения, – рассуждает моя спутница. – Смотришь на гору – кажется, совсем близко, а подъедешь, видишь, что и в самом деле близко…
– Ужасно, ужасно, – машинально отвечаю я. Посреди дороги нас ждет сюрприз. Наш сердитый
спутник – Терек – внезапно поворачивает и, глухо ворча, уходит от нас направо в ущелье. А через несколько времени нас встречает другая речка, тоже бурная, но уже и как-то веселее.
– Это ихняя Рагва-река, – поясняет ямщик с непередаваемым презрением.
Мы поднимаемся все выше и выше. Скоро достигнем самого высокого пункта Военно-Грузинской дороги – Крестового перевала. Здесь часто бывают обвалы. На самых опасных местах устроены туннели, предохраняющие от падающих камней, а зимой – от сползающих сверху снеговых глыб.
Вот дорога внезапно делается вдвое уже. Слева над пропастью вбиты сваи и положены доски. Сверху навис огромный расколовшийся камень. Сбоку у дороги прибит флаг.
Ямщик остановил лошадей и стал благодушествовать, сгоняя мух с лошадиных хвостов.
– Что это за место, голубчик? – спрашиваю я. – Зачем здесь доска?
– А тут недавно скала сверху упала, – отвечает он, ласково улыбаясь. – Да вон полшаши отколотило. Все туда вниз полетело.
Мы начинаем чувствовать себя скверно.
– А флаг здесь зачем?
– А просто для обозначения опасного места. Чтоб, значит, проезжали скорей, что ли.
– Так зачем же ты остановился, несчастный!
– А мы и всегда так. Чтоб лошади передохнули. Потому здесь, значит, ровно полдороги будет.
Моя спутница произносит скороговоркой несколько удивительных слов, заключающих в себе одновременно и краткое определение умственных способностей нашего возницы, и какие-то загадочные обещания по его адресу.
Он как будто только этого и ждал и, с большим интересом выслушав ее, дернул вожжи и погнал лошадей.
IV
Вот и Крестовый перевал. Справа – отвесная скала, слева – пропасть. На дне ее весело серебрится и вьется измятою лентой «ихняя» Арагва. Мы поднялись так высоко, что до нас даже не долетает шум. Кое-где по склонам мелькают маленькие селения. Видно, как ползают по горам крошки люди, собирая траву для своих стад.