Горячая поклонница
Шрифт:
— Вот как? — Ей очень хотелось, чтобы он понял ее. — Стейси сказала, что ты не прикасался к гитаре со дня смерти Кары. До того, как она заболела, ты не расставался с гитарой, ты даже на ночь в студии ее не оставлял, а теперь не можешь находиться в одной комнате с ней.
— Ты говоришь о ней так, как будто она человек. А это ведь только гитара — кусок дерева, струны и пара примочек.
— Ты сам не веришь в то, что говоришь. Это больше, чем просто гитара, это воплощение твоего таланта, душа и сердце твоего успеха. И ты отвернулся от нее, как твой талант — от
— Не думаю. — Его голос звучал ровно, и Ана знала, чего это ему стоит. — Это просто нелогично.
— А я и не говорю о логике, я говорю о чувствах. Ты поэт, ты понимаешь, как мало у сердца логики.
Уорд посмотрел ей в глаза, раздраженный тем, как много она видит и понимает. Была ли она права? Неужели именно поэтому он не прикасался к гитаре? Он сам не знал, он знал только, что вместе с Карой умерло и желание творить. Исчезли обрывки мелодий, раньше постоянно крутившиеся в голове, может быть, даже навсегда. Однако в последнее время, когда он бегал или сидел в пробке, музыка начинала возвращаться. Он старался не связывать это с Аной.
Уорд отвернулся:
— Слушай, прости, что не предупредил тебя насчет вечера.
— Ты за это извиняешься?
Он пропустил мимо ушей акцент на слове «это». Она и так слишком долго тыкала пальцем в его раны.
— Да, за это. Джек Хадсон услышал, что я в городе, позвонил утром и пригласил меня. Я думал, тебе понравится эта новость.
Она скрестила руки на груди:
— С чего бы это? Уорд, я не думаю…
Он понял, что она хочет вернуться к теме его творчества, и снова заговорил:
— Я много лет не был на их вечерах, а они всегда великолепны. Тебе понравится.
Она помолчала и резко выдохнула:
— Значит, вот как все будет.
Он знал, что она имеет в виду. Но как он мог ответить ей, если сам ничего не понимал? Она нахмурилась, но не стала мешать ему менять тему.
— Ты забыл, что я работала в Голливуде. Такие собрания не впечатляют меня.
Ее голос звучал устало, как будто она сдавалась на милость Уорда.
— Ты встречала когда-нибудь Джека и Сиси Хадсон? Они милые люди. Конечно, на вечере будет достаточно не слишком приятных людей, но я бы хотел, чтобы ты все-таки пошла.
Она сердито посмотрела на него:
— Да будь они хоть мистер и миссис Санта-Клаус, я все равно не захотела бы пойти на их вечер. Ты не понял меня. Я просила тебя не трепаться о нас, а ты на следующий же день принимаешь подобное приглашение, не посоветовавшись со мной. Мало того, твой ассистент все организует, хотя я еще даже не дала согласия.
Он вдруг понял, что улыбается. Ему нравилась ее напористость, то, как она наскакивала на него. Он подошел к ней, мягко заставил опустить руки и сжал ее запястья:
— Ты узко мыслишь.
Она попыталась вырваться, но выражение ее лица чуть смягчилось.
— По-моему, я все прекрасно понимаю.
И снова ему показалось, что она раскусила его план увести разговор от его творчества к вечеру Хадсонов.
— Правда? Тогда ты должна понимать, что этот вечер — отличная реклама
— Вот как?
Она все еще скептически смотрела на него.
— Конечно. Там будут репортеры и знаменитости, с которыми я могу поговорить. У нас будет самая большая аудитория, о какой мы только могли мечтать, а то, что мы приедем вместе, не вызовет подозрений, раз уж я тоже занимаюсь твоим фондом.
— Никто этого не знает.
— Я готов рискнуть. А ты? — Он привлек ее ближе к себе. — Ты ведь не будешь винить меня за то, что мне хочется побольше времени проводить с моей девушкой?
Она все еще колебалась, и он пошел в атаку:
— Я хочу танцевать с тобой и поить тебя шампанским. Почему ты так отчаянно сопротивляешься?
Она упорно молчала, и это расстраивало его. Он привык к тому, что люди постоянно чего-то хотят от него. Ане нужно было только его общество. Может быть, это должно было пугать его, но не пугало. Ее не так просто обмануть красивым образом, но после смерти Кары Уорду казалось, что у него остался только этот пустой образ. Он не хотел, чтобы Ана узнала об этом. Господи, он не хотел, чтобы это оказалось правдой! Однако надо было двигаться дальше, и у него еще оставалось несколько козырей в рукаве.
Он провел рукой по ее руке, нежно коснулся губами ее губ и почувствовал, как тает ее сопротивление. Она прижалась к нему, и он в который раз поразился, как неразрывно сплелись в ней невинность и страстность. Он никогда ничего не хотел так сильно, как сделать ее своей, но заставил себя остановиться. Глубоко дыша, он прижал лоб к ее лбу. Они решили не спешить. Он хотел этого. По крайней мере, теоретически.
Овладеть ею на диване в гостиной явно не вписывалось в неспешный сценарий развития событий.
— Так ты поедешь со мной? — спросил он наконец.
Она скорчила рожицу.
— Это будет очень романтично… — Она сказала это так, как будто найти слизняка в туфле тоже было романтично, но все-таки кивнула. — Да, я поеду с тобой на этот вечер в День святого Валентина.
Однако он услышал сомнение в ее голосе и, возвращаясь к себе, не был уверен, что ее все так же тянет к нему, как день назад.
Ана поняла, что у нее проблемы, как только принесли коробку. Ей раньше не присылали платьев, но она посмотрела достаточно старых фильмов, чтобы знать, что в огромной коробке на пороге — роскошное платье.
В фильмах в комплекте с таким платьем шел головокружительный вечер, в течение которого коварный герой пытался соблазнить невинную героиню, проваливал задание, но по уши влюблялся в нее. В этом было вечное преимущество героини фильма — она всегда оказывалась на коне.
Ана не имела иллюзий насчет реальной жизни. Она не цеплялась за свою девственность, но какие-то строгие принципы у нее были, и она боялась, что, если Уорд собьет ее с ног, она рискует уже никогда не подняться. Поэтому, когда утром в пятницу платье прибыло, Ана приняла его, но открывать коробку не торопилась. В конце концов, у нее было вполне приличное черное платье.