Горячее селение Амбинанитело
Шрифт:
— А, тогда!
— Вы припоминаете?
Раяона впивается в меня горящим взглядом и, видно, безумно хочет, чтобы я вспомнил подробности.
— Вы помните, как Рамасо говорил о разрушении существующего строя и передаче власти в руки крестьян? Как враждебно высказался о так называемой мальгашской буржуазии? Как выкладывал свои революционные, большевистские взгляды?
— Вы к чему клоните, Раяона?
— Но ведь вы не опровергаете того, что он действительно так говорил?
— К чему вы клоните?! — повторяю.
— Я хочу вас
— Ра-я-о-на!!! — прошипел я возмущенно. — Вы что, сошли с ума?
Повар Марово вносит тарелки. Раяона подает мне знаки, что при нем не хочет говорить. Когда мы снова остались одни, шеф кантона продолжает не то с покорной, не то с хитрой улыбкой:
— Не удивляйтесь, вазаха! Своя шкура ближе всего, а здесь дело касается шкуры.
— Слишком сгущаете краски!
— Нет! Ваш повар — доносчик, это все знают. Он вынюхивает и сообщает или хочет сообщить шефу дистрикта все, что услышит. Для собственной безопасности я должен заявить властям о большевистских взглядах учителя.
— А почему вы говорите мне все это?
— Как почему? Вы, вазаха, должны сыграть здесь важную роль. Я прошу, когда вас вызовут власти, повторить им всю правду о том, что говорил тогда Рамасо.
Меня точно обухом по голове ударило. На секунду от возмущения у меня отнялся голос. Я окинул старосту кипящим от ярости взглядом.
— Всю правду, ни больше ни меньше? — медленно цежу каждое слово.
— Да, да, вазаха!
— А вы не помните, какое впечатление создалось у Ранакомбе от болтовни учителя? «Утопия»! Так ведь он сказал?
— Верно, верно!
— Он назвал это утопией. Но то, что я во время этой беседы услышал от вас и из уст Ранакомбе, отнюдь не было утопией, наоборот, вы высказали вполне реальный план, как из Мадагаскара, окажем прямо, выгнать французов.
Раяона изумленно качает головой и хочет возразить. Я не даю ему заговорить.
— Не искажайте факты! Это было так! Вы хотите, чтобы я сказал правду властям? Хорошо, я расскажу, но только всю правду, и тогда неизвестно, кому будет хуже: вам или Рамасо. Вы хотите потопить учителя, чтобы выгородить себя. Не выйдет, я не допущу такой несправедливости…
Я так взволнован и говорю так убедительно, что Раяона заколебался. Он живо представил грозящую ему опасность: попасть в яму, которую он приготовил для другого. Заметив его колебания, я хочу окончательно покончить с этим вопросом.
— Послушайте, Раяона, я считаю вас в глубине души порядочным человеком и не желаю никому бед, в том числе и вам. Сделаем так: вычеркнем тот разговор совершенно из памяти, просто его не было, но и сегодняшнего разговора тоже не было. Хорошо?
Раяона неуверенно посматривает в сторону выхода, где находится кухня.
— Но Марово… Он расскажет и предаст нас.
— Не беспокойтесь! Если не донес до сих пор, теперь уже наверняка не донесет.
Раяона кивком головы соглашается и протягивает руку.
Во
— Вот и я! — оживленно восклицает подпоручик и, желая, видимо, загладить впечатление от первой встречи, шутливо добавляет: — Меня два раза звать не приходится!
— Совершенно верно, — подлаживаюсь под его тон. — Ведь я послал за вами культурного человека. В этом вся разница!
— Да, — соглашается офицер, — капрал Али учтивостью не отличается.
— Я думал о том, нужен ли вам, то есть армии и администрации колонии, такой тип. Он, наверно, приносит больше вреда, чем пользы.
— Нужен! А иногда просто необходим! Нам очень часто требуется тяжелая рука! Ведь мы в колонии!
Делаю жест, точно хочу что-то отогнать от себя.
— Не будем касаться таких тем! Лучше примем что-нибудь для успокоения души.
Вид двух бутылок на столе вызывает громкое восхищение подпоручика.
— О, перно! — восклицает. — Обожаю перно!
Разливаю напиток в стаканчики и разбавляю водой. Офицер с удовольствием следит, как прозрачная жидкость становится молочно-белой. Поднимаем стаканы.
— За что пьем? — спрашиваю я.
— За благополучие… — Он минуту подумал, чтобы провозгласить надлежащий тост, — пожалуй, за благополучие Мадагаскара!
Веломоди, по обычаю мальгашских женщин, помогает повару. Подпоручик заметил, как она ловко возится у стола, и догадался, что это моя вади. Не спуская с нее пристального взгляда, он воскликнул:
— Нет, предлагаю другой тост: выпьем за то, чем по праву может гордиться Мадагаскар, — за его женщин, и за дело Франции.
Выпиваем, офицер одним глотком опустошает весь стакан.
— Великолепный перно! — похвалил он.
— Только тост немножко хромает, — замечаю смеясь. — Неужели вы хотели сказать, что дело Франции может так же быстро состариться, как женщины?
— Молодых мальгашек всегда будет вдоволь на Мадагаскаре!
— Это правда! — подтверждаем все.
Рассаживаемся, как договорились: офицер, Богдан и я за столом, учитель и староста у стены.
— У меня волчий аппетит! — сознается офицер.
— Ничего удивительного при такой работе, — невнятно бросает Богдан.
Подпоручик внимательно смотрит на него, не насмешка ли это.
— Работа, работа! — пыхтит он. — Черт бы ее побрал вместе с жителями этой гиблой деревни!
— Что, возвращаемся к политике? — фыркаю шутливо.
— Нет, предпочитаю выпить.
— Я тоже. Здесь у нас общая точка зрения.
Разговор завязался вокруг нашей, моей и Богдана, работы в Амбинанитело. Сбор экспонатов здешней фауны вызывает любопытство у гостя, и он подробно расспрашивает, как мы это делаем. Охотно отвечаем на все вопросы. Когда он узнал, что Богдан охотится в глубине леса, его осенила новая идея, глаза разгорелись, и, обращаясь к Богдану, он говорит: