Горячее сердце (рассказы)

Шпанов Николай Николаевич

– Закрой!
– проговорил он отрывисто. Голос его хрипел, что бывало только в минуты величайшего гнева или волнения. Видя, что "человек в очках" не обращает на него внимания, Прохор потянулся к приемнику.

Не оборачиваясь, партизан повелительно бросил:

– Не мешать!

Я услышал в его голосе такую непререкаемость, что сразу понял многое из слышанного об его железной воле и подвигах, плохо вязавшихся с мирной внешностью агронома. Прохор круто повернулся и забился в свой угол. С последними звуками скрипки партизан выключил приемник.

–

Ну, медведь,- ласково сказал он, подходя к Прохору,- чего озлился? Люблю скрипку, а ты мешаешь...

Прохор показал на свою постель из сосновых ветвей и сказал:

– Садись!
– теперь голос его звучал так же повелительно, как минуту назад голос партизана.
– Выслушай и рассуди.

Прохор старался говорить тихо, но, лежа рядом, я слышал, он рассказывал историю Стефы, историю любви к женщине, продавшей немцам свой смычок. Закончив, спросил:

– Откуда была сейчас передача? Партизан назвал город, в котором предстояло провести нашу операцию. Прохор привстал от волнения.

– Ошибки быть не может?

– Мне ошибаться нельзя, - усмехнулся партизан.

Прохор задумался. Я видел, что думы его не легки. Потом он поднял на партизана тяжелый взгляд и сказал:

– Прошу тебя, начальник, собери суд из своего народа. Будем судить ее.

– Кого?
– удивленно спросил партизан.

– Стефанию.

– Чего ты хочешь?

– Приговора.

– Вон что задумал.- Партизан покачал головой.
– Может статься, не так уж спешно? Чего народ волновать перед операцией? Этой ночью большое дело предстоит.

– Потому и хочу слышать приговор. Хочу знать его сейчас. Этой ночью мы будем в городе. Там найдем ее...

– Подумай хорошенько. Небось не о чужом человеке речь идет. Может, ошибка тут?
– ласково проговорил "человек в очках".

Прохор стоял на своем. Когда в землянке собрался суд, он выступил в роли обвинителя и потребовал для Стефы сурового приговора.

– Не может быть пощады тому, кто продался врагу. Кто бы ни был: боец ли, командир, колхозник, конторщик или музыкант - до последнего дыхания служи народу, служи Родине. Ни за что, ни за какие посулы, хотя бы это стоило тебе жизни и величайших мучений перед смертью, не смей поганить имя советского гражданина, продаваясь врагу. Так я думаю, товарищи,- закончил он свою обвинительную речь.

– Что ж,- сказал председатель - бородатый ласковый партизан,- дело ясное. Обсудим?

Совещание было недолгим. Приговор ясен: смерть. Прохор выслушал его, снявши шапку.

– Приведение в исполнение прошу поручить мне, - сказал Прохор.

И я снова услышал в его голосе то же характерное хрипение. Наступило молчание. Судьи переглянулись. На тишину ясно лег голос "человека в очках":

– Ты не сможешь выполнить приговор.

Прохор вскинул голову:

– У меня хватит сил.

– Верю,- спокойно произнес партизан.
– Но тебе не доведется быть в городе.

– А нынче ночью?
– спросил Прохор.- Я буду с тобой.

– Нет.
– Партизан подумал несколько мгновений и твердо повторил: -

Не будешь.

Прохор стоял в недоумении... Я видел, как ходят желваки на его щеках, и ждал, что вот-вот разразится буря неудержимого гнева. Но прежде чем он собрался что-либо произнести, "человек в очках" сказал:

– На регулярный счет ты, может статься, уже и не летчик, но среди нас ты единственный человек, способный вести самолет. Поэтому приказываю: сегодня ночью изготовить к полету машину, которую тебе укажут наши люди. Быть готовым с первым светом итти в воздух.

– Пойми же, я имею право быть ночью в городе и...
– Прохор поднял туго сжатый, так что побелели костяшки, кулак.

– Это я беру на себя,- сказал партизан.

Прохор стоял, опустив голову. Впервые в его жизни я видел, что этот человек силится удержать слезы. Он сделал вид, будто закрыл глаза в задумчивости.

– Говори, какое задание будет в полете?

– Задание простое: принять на борт и доставить в советское расположение того, кому я поручу доставить оперативные документы немецкого штаба.

– Надежный товарищ?
– спросил Прохор.

Но в голосе его я не уловил обычной горячей заинтересованности. Он говорил для того, чтобы не молчать.

– Будь покоен,- ответил партизан.
– Если этот товарищ ошибся, на одну секунду, и ему и нам в сегодняшнем деле верная крышка.
– Партизан внимательно поглядел на Прохора.
– Ты должен дать мне слово: ты доставишь его в целости и сохранности.

К ночи мы расстались с нашими хозяевами партизанами. Они отправились в город, а мы принялись тщательно готовить к полету спрятанный в лесу "У-2". К середине ночи мотор был опробован. От воздушной струи, бросаемой винтом, срывался снег с ветвей обступивших нас сосен. Стрекотанье мотора смешивалось с могучим шумом леса.

До рассвета оставалось с полчаса. Прохор забрался на пилотское место. Я запустил мотор. Он крутился на малом газе. Было отчетливо слышно мелодичное позваниванье клапанов. Где-то над лесом появилась серая полоска зари. На опушке показались силуэты нескольких партизан. Они пробирались к самолету, заботливо помогая выбраться из сугробов маленькому человеку, высоко подобравшему полы непомерно длинной шубы. "Человек в очках" первым подбежал к машине. Я с трудом опознал его в полутьме.

– Двоих возьмешь?
– крикнул он, надрываясь, чтобы перекричать мотор. Прохор кивнул.

– Гляди же,- крикнул партизан,- человек этот мне дороже всего! Ты за него отвечаешь.

Прохор снова кивнул. Спутники партизана легко подняли человека в длинной шубе и бросили в заднюю кабину. За ним полз "человек в очках". Я стая вытаскивать колодки из-под колес, но вдруг Прохор жестом подозвал к себе начальника отряда:

– А обещание? Дай слово, что исполнил.

"Человек в очках" согласно закивал:

– Не только слово могу дать, но даже квитанцию принес.
– Он обернулся к своим людям и принял у них из рук длинный черный предмет. Я различил футляр скрипки.
– Вот тебе доказательство. Храни.