Горячий источник
Шрифт:
Она продолжает шевелить губами, но я уже не слышу. Просто наблюдаю, словно впитывая. Женщина нарушившая мой покой. Она дразнит меня просто тем какая она есть, распаляя, берет за живое. Это происходит постоянно. Огромные глаза, белая кожа, блестящие губы. Ирина чем-то цепляет меня, сама того не понимая, и даже не телом, которое несомненно возбуждает мою фантазию. Общее ощущение. Какая-то забота, которая исходит от неё, доброта, умный взгляд. Серьезность, глубина, жизненный опыт, то, как она отвечает на мои провокации. Девчонка не сможет реагировать также. Мне хочется с ней разговаривать.
Возможно я извращенец. Разве
Но Ирина не способна на легкомысленные отношения. Это я уже понял. И самое удивительное, что так она мне нравится ещё больше. Хочу, чтобы дала и не давала одновременно. Потому что губы, пусть и временно, отвечают на поцелуй, тело тянется ко мне, глаза блестят, щеки пылают.
Отказы действуют как спичка, поднесенная к бочке с порохом. Ирина будит во мне небывалое, мощное желание. Сексуальная фантазия требует взять её прямо на рабочем месте. Одной рукой тянуть за волосы, второй ласкать грудь, при этом снизу вдалбливаться в тело. Красивая и нежная. Это чувствуется.
Весь вечер на празднике я наблюдал за ней и мужем. И могу сказать точно, что она не хотела того, что он делал с ней. Иногда мне казалось, что ей попросту неприятно. В Ирине есть слабость, которую видно, несмотря на то, что она старается изображать счастливый брак. Я чувствую её боль, как будто способен читать мысли, все что задумывалось, как простая интрижка превращается в черт знает что. К желанию спустить по коленкам докторские штаны примешивается необходимость общения.
– Да, Ирина Владимировна мне и рассказала, какая именно у меня память. Свободен рентген, - кивает.
Тамаре Прокофьевне я тоже не нравлюсь. И хотя мне лень разбираться в ее поведении, но улыбаться мне главная медсестра клиники не спешит.
– Как шиншилла? – спрашиваю у Ирины, когда Мари уводят за дверь с жутковатым черно-желтым знаком.
– Умерла, - опускает голову врач, вздыхая и разглядывая свои руки.
Она переживает, что не справилась. И эта эмоция касается меня острым лезвием ножа у самого горла. Медицинский персонал и пациенты с кошками, собаками и хомяками в руках туго наполняют коридор под завязку, проскальзывая мимо нас, создавая немыслимую звуковую какофонию. Я понимаю ее, как же я ее понимаю.
– Не все в этой жизни зависит от нас. Спасти всех невозможно, - хмурюсь, касаясь женского плеча, искреннее сопереживая, поддерживая, как будто имею на это право, - я знаю, о чем говорю.
Доктор Ирина подымает на меня глаза. Печально смотрит, и мне хочется пожалеть ее, обнять, поцеловать в макушку.
Мне не нравится куда все это ведет. Я превращаюсь в ее поклонника, в несчастного дрочера, что безответно влюблен в жену большого начальника. Не собираюсь стонать и плакать, ожидая ее взгляда. Я не такой, я свободный, как ветер, я живу, как хочу, я сам себе хозяин. Я горячий источник неприятностей. Поэтому, когда Ирина вместе с еще одним доктором подходят ко мне, с улыбкой сообщая, что все идет отлично. Я уже вижу себя в гребаной френдзоне. И ни одна женщина меня туда не загонит.
Очкарик с кипой снимков удаляется восвояси, и
– Когда я вижу, как просвечивается твой лифчик, сквозь этот халатик, мне становится тесно в штанах. Ты сводишь меня с ума, Ириш, - я подмигиваю, показывая ей язык.
Глава 19. Ирина
В какой-то момент мне показалось, что Павел нормальный. Я даже ощутила некую связь, как будто между нами протянулась ниточка. Как бывает, когда встречаешь человека, который разделяет что-то очень важное для тебя. Мне показалось, что я увидела интерес. Но потом он ухмыльнулся, сообщил, что через халат у меня виден лифчик, и все вернулось на круги своя. Незрелый и гулящий мальчишка, тридцать лет - ума нет, несмотря на благородную профессию. Какая же вселенская несправедливость, что моё сексуально пробуждение случилось на самой не подходящей для этого кандидатуре.
Заставляю себя думать о разводе. Уже посмотрела несколько съёмных домов, и по деньгам мы смогли бы выжить, но как сказать об этом дочери. Хитрожопый Сергей стал проводить вечера дома и активно играть с Женей. Вчера, например, он до отбоя собирал с ней лего, а позавчера притащил железную дорогу. Он нашел ту самую кнопку, на которую жать проще всего. Он играет со мной, прекрасно понимая, что, если Женя заупрямится, я не смогу уйти.
Попивая кофе из автомата, я уселась возле открытой двери в архив, ожидая приезда неотложного пациента. Пару минут перерыва.
– Держись подальше от этого козла, - слышу хлопки, как будто в архиве кто-то складывает толстые пыльные папки с историями болезни, узнаю тяжёлый голос Прокофьевны.
Чьи-то вздохи, охи, скрип стула, а еще звук открывающейся деревянной рамы. Слышно становится хуже, в архив врываются звуки улицы.
– Он хороший, Тамара Прокофьевна. Просто прикидывается разгильдяем, на самом деле любит...
– Кроме своей собаки он никого не любит!
– скрепят ступени маленькой лестницы, почти уверена, что грузная женщина сползает вниз.
– И он не хороший. Он сволочь.
Я продолжаю пялиться в стаканчик с кофе, подслушивая. Тишина, а потом.
– Они все сволочи, - добавляет Прокофьевна.
Снова хлопают папки.
– Ему нравится Ирина Владимировна, - вздыхая, констатирует Забейворота.
А у меня округляются глаза. Кофе вдруг кажется горьким. На секунду наступает тишина и снова скрипит стул, как будто кто-то садится.
– Он без ума от неё, - голос Забейворота звучит так, будто она планирует расплакаться.
А я чувствую, что мое сердце бьется быстрее. Почему мне так приятно это слышать? Отчего мне нравится то, что она говорит с такой грустью. Я ведь поняла, о ком они говорят. Дура я замужняя, иначе и не скажешь.
– Так, а ты чего за ним бегаешь?
– злится Прокофьевна.
– Плюнь и размажь, я тебя сколько знаю, я тебя сюда устроила.
– Как он на неё смотрит, как он на неё смотрит, - повторяет надрывно,- как смотрит, Тамара Прокофьевна. Мне кажется они любовники.
Последние глотки черного густого напитка я втягиваю с неприличным звуком. Хочется пойти возмутиться, оправдаться, доказать свою невиновность, но я понимаю, что глупо. Пусть думают, что хотят. В моей жизни и так не лучший период, чтобы еще чужие сплетни рассеивать.