Горячий лед
Шрифт:
— Кто это? — спросил Димка.
— Ну да, точно! — отозвались Конюхов и Мишка, не обращая ни малейшего внимания на Шкета.
Японцу, похоже, было на все наплевать. Он беспечно насвистывал себе что-то под нос. Пока Коротеев побежал в дом звонить некоему Тимофеичу, Димка пытался выяснить, кто же он такой, этот Тимофеич.
Оказалось, что Тимофеевич — это начальник портовой таможни.
— Зачем же тогда ему звонить! — испуганно поинтересовался Димка. — Он же все поймет, в тюрьму засадит.
— Не
— Почему?
— Да потому что они с ним родственники! Сынишка Коротеева женат на дочурке Тимофеича. Вот тебе и полная картина!
— А! — протянул Димка. — Он поможет?
В этот момент вошел Коротеев.
— Сказал, что сейчас подъедет, — сокрушенно сказал он.
— Ты ему все рассказал?
— Да вы что! О таком по телефону разве можно?!
Сидели, ждали молча. Наконец Мишка обронил:
— Тушки жалко. Хорошие тушки…
Все устало покачали головами.
— А в вашей тушке не было? — спросил Конюхов Коротеева.
— Да вроде нет…
— А в твоей? — обратился он к японцу.
— Моя — не было.
Конюхов украдкой глянул на Коротеева.
— А ведь нам и одной тушки на пятерых хватило бы, — кинул он как будто в никуда.
Коротеев внимательно посмотрел на него.
— Той? — спросил он, указывая на тушку, которую разделывал японец.
— Не, разве это тушка! Вон той!
Коротеев помолчал.
— Тушкой меньше, и вины меньше, — подхватил Мишка.
— Ладно. Черт с вами! — согласился Коротеев.
Они перетащили тушку в угол гаража, прикрыли ковриком и заставили коробками.
Вскоре приехал Тимофеич. Это был крупный, высокий, толстый человек. Лицо его лоснилось. Волосы отливали в рыжину. Он то и дело подкручивал свои залихватские усы толстенькими пальчиками. На мизинце его красовалась золотая печатка.
Он сразу не понравился Димке. Смутное чувство неприязни зародилось в нем, как только этот человек вошел в гараж, и уж больше не покидало.
— Ну, чего стряслось? Чего звал в такую поздноту? — грубовато поинтересовался он.
Коротеев выступил вперед, поздоровался с ним за руку и сразу же начал рубить сплеча:
— Ты меня, Тимофеич, знаешь. Я не злоупотребляю служебным, так сказать, положением, но и безгрешным не являюсь. Воруем товары, признаюсь. Но с наркотиками никогда дела не имели и иметь не хотим!
— С наркотиками?! — переспросил тот, и Димка заметил, как заблестели в предвкушении наживы его глаза. — Ну-ка! Что это еще за новости? Давайте по порядку.
И они рассказали ему все по порядку, со страхом ожидая приговора или помилования. Сначала Тимофеич хмурился, но потом лицо его просветлело, и он сказал:
— Положение поправимо. Я беру на себя… Скажу,
Димка уже не слушал, какое там условие, ему было достаточно того, что все сошло с рук. Ему не нравился этот человек. У него на лбу было написано, что он подлец и ворюга еще похлеще, чем они… Он еле дождался конца разговора и, коротко попрощавшись со всеми, со всех ног побежал из коротеевского гаража. На полпути его окликнул чей-то голос, Димка обернулся. Сзади стоял Якити.
— Эй, Шкета! Куда побежала? — поинтересовался он.
Димка помолчал, потом улыбнулся и крикнул:
— К океану!
В темноте он увидел, как весело и по-доброму сверкнули белки узеньких глаз мудрого японца.
Лена была поражена. Но поражена скореє не тем, что в одной из партий бараньих туш, предназначавшихся для «Московского холода», была найдена партия героина, а тем, что судьба так случайно предоставила ей одну из разгадок того дела, которое она вела. Она, конечно, тут же набрала номер телефона Гордеева.
— Алле, — раздался в трубке сонный голос Юрия.
— Ты, как всегда, спишь? — спросила Лена.
— А, это ты… Привет, милая…
— Привет, милый…
В другом бы случае Лену уже затошнило от таких телячьих нежностей. Но только не теперь. Их отношения с Гордеевым действительно приобрели какой-то нежный оттенок. И в то же время они оставались прежними друзьями. Поэтому такие обращения друг к другу, как «милый», «дорогая», и другие уменьшительно-ласкательные, рассматривались обеими сторонами с некоей долей иронии.
— Солнышко уже высоко встало, ненаглядный… Пора бы уж и проснуться…
— Если ты пообещаешь, пташка моя, что мы сегодня увидимся, я встану в один момент.
Лену рассмешило такое ласковое обращение — «пташка моя». Она вспомнила, как один из ее бывших ухажеров называл ее исключительно «курочка моя». И Лену это безумно раздражало. Кажется, и расстались-то они не по какой-то серьезной причине, а большей частью из-за того, что Лене поперек горла встали его постоянные сюсюканья и эпитеты, какими он наделял ее чувствительную, тонкую натуру. Но теперь это было смешно…
— Ну, — усмехнулась Лена. — Пообещать я ничего не могу… Но то, что мы с тобой в ближайшее время увидимся, это никаких сомнений не вызывает.
— Да? Какое заманчивое и загадочное начало…
— Да. Гордеев, ты знаешь о том, что Фортуна нас все-таки любит?
— Я, собственно, всегда это знал. Вот ты… Ты — да, ты сомневалась!
— Я?! — воскликнула Лена. — Да я даже не надеялась на такую удачу! А ты, как всегда, самоуверенный, лицемерный тип!
— Это еще почему, голуба моя?