Горящая колесница

Миябэ Миюки

— И только? В таком случае неплохо бы и отменить эту систему, уж очень с ней хлопотно.

Слова Исаки вновь заставили Хомму вернуться к давней затаённой мысли: «Если бы только ввели простую систему гражданской регистрации, гарантирующую тайну персональных данных…»

Вслух же он сказал:

— А ведь есть ещё такая проблема — вносить ли в посемейный реестр данные об истинном происхождении приёмных детей? Ведь уже прошло четыре или пять лет, как введена «особая система усыновления».

Исака слушал и кивал, но лицо его

немного напряглось. Он делал вид, что ничего особенного в этой теме нет, но, конечно же, понимал, о чём идёт речь.

Ведь Сатору не был родным сыном Хоммы и Тидзуко. Они усыновили его грудным младенцем. Тогда ещё не было «особой системы усыновления», при которой допустимо не указывать в посемейном реестре имена кровных родителей приёмного ребёнка.

Люди по природе своей жестоки и, если видят, что кто-то хоть немного от них отличается, непременно начнут мучить, клевать. Сатору был ещё в детском саду, а слухи о том, что он приёмыш, уже каким-то образом просочились — скорее всего, как раз потому, что при поступлении в садик требуют выписку из посемейного реестра. В четыре года у него не могло быть проблем с детьми, зато мамаши сплетничали вовсю, что очень злило Тидзуко, и одно время она очень тяжело всё это переживала.

Тогда-то супруги и решили, что раз уж всё равно со временем мальчик узнает, так пусть хоть не от чужих людей, лучше они сами в двенадцать лет всё ему расскажут. Решили-то решили, а три года назад не стало Тидзуко теперь Хомме придётся одному вести с сыном этот разговор. Это будет через два года.

Исака перестал поглаживать свой затылок и посмотрел Хомме в лицо:

— А эта женщина, ну, пропавшая невеста, — она ведь, наверное, не знала о том, что Сёко Сэкинэ объявлена банкротом?

Хомму этот вопрос вернул к реальности.

— Да, скорее всего, так. Это было для неё ударом.

Ещё бы, так ошибиться в расчётах! Потому она и побледнела как полотно.

— Если бы начали копаться в обстоятельствах банкротства, выяснилось бы, что она живёт по чужим документам и что на самом деле она не Сёко Сэкинэ. Вот потому-то она и сбежала. И как быстро сбежала!

— Так это неожиданность её исчезновения вызвала то самое «неприятное чувство», про которое вы говорили, Хомма-сан?

Исака намеренно произносил это медленно, лицо у него было очень серьёзным.

— Да, я считаю, что это очень дурной признак. Надо что-то делать с её регистрационным свидетельством… — отозвался Хомма.

— Курисака-сан — человек добропорядочный. Ему неловко было просить в окошке окружного муниципалитета эту бумагу… — заметил Исака.

Да, Курисака не понимал, как всё серьёзно, и потому не требовал справку о прописке с должной настойчивостью. Но упрекать его не приходится, ведь Хомма сам не говорит ему всей правды.

— Если попросить кого-нибудь из отдела расследований, наверняка найдётся способ получить эту бумагу. Разрешение начальник подписывает, не читая внимательно

каждую заявку, так что дело-то пустяковое…

— То есть вам просто не очень хочется туда обращаться?

— Да, потому что я веду частное расследование, к тому же в черте Токио. Если бы где-то в глубинке, пришлось бы, конечно, прибегнуть к помощи полиции…

— А если вы, Хомма-сан, сами пойдёте в муниципалитет и всё им объясните — вам не дадут эту бумагу?

— Ничего не выйдет. В таких учреждениях свои правила, и они строго соблюдаются. Да и нельзя иначе.

Исака по-детски подпёр щёку рукой и задумался:

— А если к приёмному окну подойдёт девушка такого же возраста, как Сёко Сэкинэ, и назовётся её именем? Её попросят показать какое-нибудь удостоверение?

Хомма покачал головой:

— Так уж строго допытываться, я думаю, не будут. Хотя… Кто знает.

— Тогда выход есть, — просиял Исака. — Попросим молодую сотрудницу из офиса Хисаэ — пусть-ка она сходит в муниципалитет. От Минами Аояма до квартала Хонан совсем недалеко.

— Нет, это нехорошо. Вообще-то, ведь нельзя заниматься такими вещами…

— Ситуация-то исключительная! Хоть и нельзя, но… Я поговорю с Хисаэ.

Вот-вот должна была вернуться Хисаэ, поэтому около одиннадцати Исака пошёл домой. Хомма остался один, но спать ещё не хотелось. Он снова достал альбом и начал не спеша перелистывать страницы.

И Курисака, и его невеста, похоже, были не любители фотографироваться. Судя по всему, в альбоме были собраны снимки, сделанные с самого начала их романа. Там должны были бы накопиться фотографии за целых полтора года, но альбом был заполнен лишь наполовину.

«А может быть… — Рука Хоммы, листающая альбом, застыла. — Может быть, у невесты Курисаки, жившей под чужим именем, выработался особый инстинкт самосохранения? Не оставлять фотографий, не оставлять следов.

После допроса, который учинил ей жених, она за один день вычистила свою и так чистую квартиру и исчезла. И потому ли её исчезновение удалось так безупречно, что в определённой мере девушка предвидела такое развитие событий? Она не хотела этого, не хотела даже думать об этом, но она должна была быть готова мгновенно исчезнуть и замести следы в случае, если бы вдруг открылось, что она ненастоящая Сёко Сэкинэ.

И то, что круг её знакомств оказался таким узким, — это тоже становится понятным. Она вела свою войну, подготовив позиции для отступления, чтобы в любую минуту можно было покинуть передовую.

Хомме вспомнилась маленькая бутылочка с бензином, которая осталась в её квартире в квартале Хонан. Кадзуя, конечно же, не мог догадаться, зачем это нужно, ведь дома уборку делает его мать. Но Хомма-то понял сразу! Потому что когда-то этим же средством пользовалась Тидзуко. Это бензин, чтобы оттирать застывшую копоть и жир с вентилятора в вытяжке. Вот почему в доме Сёко Сэкинэ крылья вентилятора сияли чистотой.