Горящая тень
Шрифт:
Темнота такая густая, что кажется, ее можно потрогать руками. Гилас понятия не имел, куда шел. Вдруг его дыхание зазвучало по-другому: он вышел обратно в туннель. Каким-то чудом добрался до проема с вогнутыми стенами и боком протиснулся внутрь. В щиколотку вцепилась рука. Вырываясь, Гилас стал лягаться и попал по холодной землистой плоти. В панике удвоил усилия. Пальцы сползли со щиколотки. Гилас ужом ввинтился в проем. За спиной раздавалось хриплое пыхтение. Похоже, преследователь был раздосадован, что упустил добычу.
Всхлипывая от страха, Гилас
Ловцы живут в каменных туннелях… Подкрадываются в кромешной темноте.
– Блоха! – раздался далеко впереди голос Зана.
Кто-то врезался в Гиласа.
– Пусти! – взвизгнул Слюнявый.
– Ты не в ту сторону идешь, – пропыхтел Гилас.
Слюнявый вцепился ему в глотку.
– Пусти!
Парень оказался на удивление силен. Гилас попытался разжать пальцы Слюнявого, потом нащупал глаза и надавил на них большими пальцами. Слюнявый взвыл и скрылся в темноте.
– Блоха! – позвал Зан.
Его голос прозвучал совсем близко.
– Ну и где тебя носило?
К тому времени, как Гилас и Зан присоединились к остальным, Слюнявый тоже вернулся. Гилас ухватил его за плечи и припер к стене.
– Ты чего на меня накинулся? – рявкнул Гилас. – Я тебе ничего не сделал!
– Д-думал, на ловца н-нарвался, – с трудом выговорил Слюнявый.
– Эй, Блоха, отвяжись от него! – велел Зан.
Гилас повернулся к нему:
– Это что за фокусы? Мы ведь перемирие заключили!
– Ну ошибся парень, с кем не бывает. Пошли, работа ждать не будет.
В мрачном молчании пауки отыскали горы зеленой руды и стали наполнять мешки. Гилас на всякий случай не спускал глаз со Слюнявого. То ли мальчишка очень хитер, то ли и впрямь обезумел после встречи с ловцами. «Поди разбери, что хуже», – подумал Гилас.
Наконец протрубили в бараний рог. Шахты постепенно опустели. Гилас едва не падал от усталости. Но не успел вылезти наверх, как надсмотрщик швырнул ему три бурдюка и приказал сходить за водой к «лужам». Мышь вызвался показать Гиласу дорогу. Жук тоже увязался за ними. Стоило египтянину выбраться из шахты, как он снова превратился в себя прежнего. Будто подменили парня.
Смеркалось. Из шахт не доносилось ни звука, только от печей долетал стук одинокого молота. Гилас спросил, кто там трудится.
– Кузнец, – ответил Жук. – Иногда всю ночь напролет работает. К кузнице близко никого не подпускают. Ее охраняют немые рабы. Если заметят кого-нибудь, бьют в барабан – предупреждают кузнеца, что кто-то идет.
– Зачем? – удивился Гилас.
Жук пожал плечами:
– Кузнецы народ особый.
Мальчики обогнули подножие холма. Гилас обратил внимание, что остров сначала сужается до перешейка, а потом как будто раздувается и становится похож на огромного горбатого зверя. Возле перешейка разбит лагерь Воронов. Нет, этим путем не убежать – сразу заметят.
– Тут держат лошадей, – мечтательным тоном произнес Мышь и вздохнул.
Гилас не ответил.
Дальше тянется бесплодная черная равнина, а над ней возвышается Гора. Крутые склоны заслоняют весь горизонт, а из причудливой, будто обрубленной верхушки непрерывно струится дым.
Пирра как-то сказала, что существует только одна Богиня, но Гилас подумал – нет, не может быть. И верно – бессмертная Богиня, властвующая над этим суровым краем, совсем не похожа на Повелительницу Зверей или сияющую голубую Богиню Моря, с которой Гилас повстречался в прошлом году.
Оказалось, «лужи» – это мелкие пруды, больше похожие на стоячие болота. В воде плавает ивовый пух, тут и там квакают лягушки.
Мышь заметил ласточек, пикировавших к воде, чтобы напиться, и очень обрадовался.
– Но больше всех мне нравятся лягушки, – поделился малыш. – Они красивые.
При упоминании о лягушках сердце Гиласа болезненно сжалось. Он вспомнил Исси. Сестренка тоже их любит.
– Нашел красавиц! – рявкнул Гилас. – Лягушки, они и есть лягушки.
Мышь чуть не присел от неожиданности.
Гилас устало потер лицо ладонью.
– Извини, – пробормотал он. – Вы с Жуком идите обратно. Я и один управлюсь.
Когда мальчики ушли, Гилас погрузил в один из прудов бурдюки. Их тут же раздуло от воды. Все тело болело, в голову лезли мрачные мысли. Стоило вспомнить встречу с ловцами, и мороз пробегал по коже. Эта осязаемая злоба, холодное дыхание, не похожее на человеческое…
Где-то далеко на Горе взревел лев.
Ласточки в испуге разлетелись. Гилас застыл. Даже кузнец перестал стучать молотом. Он тоже прислушивался.
В Горах, где прошло детство Гиласа, львы тоже водятся. Но ни его, ни коз хищники ни разу не тревожили: Брысь исполнял обязанности сторожевой собаки на совесть. Иногда по ночам, когда Гилас и Исси лежали у костра, издалека доносился рев.
Нетрудно понять, что означает грозный звук. Так львы объявляют другим зверям, кому принадлежит эта земля. «Моя! Моя! Моя!» – ревет он.
Вот и на Талакрее он тоже возвещает: «Моя! Моя».
Гилас стоял и слушал. Вдруг в сердце разгорелся бунтарский огонек. Львиный клич – голос самих Гор: необузданный, мощный, свободный. Могучий зверь будто обещал: когда-нибудь Гилас тоже будет свободен.
Вскоре рев сменился хриплым рычанием, а потом лев и вовсе затих. Но звук остался с Гиласом, даже когда умолкло последнее слабое эхо.
Гилас вспомнил зверя, которого встретил у воды. Мальчик попил из его следа. Может, Гиласу передалась хоть малая часть львиной силы?