Господь
Шрифт:
Как уже сказано, того же самого следовало достичь в отношении второго решения, совершившегося не в «начале», но в «полноте времен».
По сути нашей книги сделать это можно было однако лишь в кратком изложении. Проблема пророчества не возвещает какой-либо программы, но, исходя из истории, взывает к человеческой свободе, показывая ее возможные решения; говорит о Мессии как о «Господе Славы», но также и как о «муже скорбей»... Вопросы о сущности Царства Божия и способе его «пришествия» – причем понятия «последнего времени» и «исполнения времен» оказываются во взаимоотношении, которое не так легко поддается выяснению – нуждались бы в подробном рассмотрении. В книге это можно было сделать только намеками, которые в некоторых случаях могут приводить к недоразумениям.
Итак,
Но это еще не было бы тем пришествием Царства, которое должно произойти «в конце времен» (Мф 24.3) и будет связано с возвращением Христа для суда и концом истории. Это было бы пришествием, соответствующим «исполнению времен» и начинающим, в пределах земного времени, новую историю, а именно – историю христианскую, которая тогда, при новых предпосылках, заново осуществлялась бы в каждом отдельном человеке, так как речь идет об истории спасения, т.е. о внутренней жизни личности. При этом произошло бы все то, что составляет христианскую историю: Сошествие Святого Духа, рождение Церкви, труд Апостолов и их преемников, распространение Царства по всей земле и так далее. Но все имело бы иной характер – также, как жизнь человека «в раю» содержала бы все, что вытекает из сущности человека и мира, но в послушании Богу и в согласованности с Его благодатью, без тех последствий, которые имело грехопадение. В назначенный Отцом срок пред-вещенное осуществилось бы, Господь пришел бы вторично и свершил бы суд. Наступило бы Царствие Божие, совпадающее с концом времен, торжество Божией воли во всем сущем и преобразование всего творения, образами которого являются Небесный град, вечный брачный пир и обетования семи посланий (Откр 2.3).
Конечно, подобным рассуждениям присуща некоторая искусственность, возникающая всегда, когда мысль всерьез обращается к свободе, вопрошая: как же произошло то, что не должно было, не имело права происходить, но все же произошло и определило ход истории?
То же относится и к вопросу о том, каким образом пророчества возвещают нам грядущее, как искажается временная перспектива, сближаются времена и сроки, переплетаются различные возможности. Это находит свое отражение, в частности, и в словах Воскресшего на пути в Эммаус (Лк 24.25-26).
И еще один вопрос: как же могло так случиться, что люди Его отвергли? Это решение тоже принималось в истории, оно не было заранее запланировано, предопределено; но с другой стороны его не назовешь и неожиданным, внезапным или иррациональным. Оно созревало так, как вообще созревают решения в истории – в переплетении самых различных событий, мотивов и тенденций.
Чтобы дать ответ на эти и другие вопросы, нам пришлось бы очень подробно рассматривать события, точно выяснять мотивы, обусловившие каждое из них, определить их отношение к божественной верности Искупителя и т.п. Однако, сам характер источника, с которым мы имеем дело, подсказывает нам, что результатом такого исследования было бы в лучшем случае лишь описание имевшихся возможностей.
Остается только добавить, что приведенные выше рассуждения не вытекают из текстов Мк 9.1 и Мф 10. 23, поскольку мы не считаем себя компетентными в вопросах экзогенеза. Мы опирались скорее на внутреннюю логику многогранной истории спасения.
Примечания
1. Синоптиками (греч. «синоптикой» – видящие одновременно) принято называть трех евангелистов: Матфея, Марка и Луку, которые при написании Евангелий руководствовались весьма сходными схемами, что позволяет их сравнивать.
2. Как
Отдельные высказывания в Капернаумской речи – как и в больших, полных полемики Иерусалимских, а также в прощальных речах – находятся между собой в необычных отношениях. Они не развиваются одно из другого, но каждое рождается из источника, скрытого за всей их совокупностью. Связь между предложениями – не «логическая», по схеме «так» и «следовательно», это как бы всплески волн на поверхности. Сам же родник находится в вечности. Чтобы их понять, нужно проникнуть в глубину и постараться обнаружить сам родник. Каждое предложение уже содержит в себе также и все остальные, потому что ни одно не вытекает просто из предыдущего и не влечет за собой последующего, но каждое возникло из потустороннего первоисточника. Собственно, они не следуют одно за другим, они сливаются друг с другом.
Я сознательно преувеличиваю. Конечно, логика и грамматика также представлены здесь, иначе получился бы только экстатический лепет. Но мне показалось, что правильнее будет особо подчеркнуть то, что я имею в виду, чтобы оно стало доступным зрению и чувству.
3. Отметим здесь, что они могут служить прекрасным введением к Новому Завету в целом. Было бы очень полезно прочитать сначала Деяния Апостолов, а затем уже обратиться к Евангелиям, повествующим о Том, Кто положил начало новому этапу истории человечества, после чего еще раз прочесть Деяния. Тогда событие Пятидесятницы и зарождение христианского бытия обретут особую рельефность. Затем уже – по возможности, в исторической последовательности, которую могут определить комментарии к любому хорошему изданию, – читать Апостольские Послания с их истолкованием христианской жизни и наставлениями к ней. Закончить же чтение Иоанновым Откровением, повествующим о конце этой жизни, истории и мира. При желании же ощутить всю силу этого последнего слова Писания хорошо дополнительно прочесть ту книгу, которая повествует о начале Священной Истории вообще и всех вещей – Бытие, столь глубоко родственное Новому Завету. После же всего этого еще раз перечесть Евангелия; только тогда обретет контуры тайна, окружающая образ Господа, особенно в синоптических Евангелиях.
4. Мы уже несколько раз касались вопроса, возможно ли изучение психологии Иисуса. Ответ был всегда один и тот же: если под психологией понимать то, что возможно по отношению к человеку, а именно – анализ его естества на основе определенных предпосылок его происхождения и своеобразного развития, то к Иисусу это не применимо, ибо в Нем есть то, что лежит за пределами всякого анализа. Применительно к Нему можно только констатировать и показать, что человеческое истолкование бессильно перед этим Иным. Примером того, что показать это действительно можно, служит только что сказанное. Из таких черт, как способность творить чудеса и полное отсутствие намерения пользоваться ею для улучшения Своей жизни – даже в самой безвыходной ситуации – могла бы сложиться настоящая «психология Иисуса». Она исходила бы не из какого-либо понятия, например из понятия Богочеловека, а из реальности: наблюдая и постигая, она однако именно этим путем и дошла бы до непостижимого. Верно и точно показать этот путь от понятного до недоступного пониманию – вот к чему свелась бы попытка анализа психологии Иисуса.