Господа гусары, молчать!
Шрифт:
Алена вспыхнула и не ответила.
– Просто ты ни черта не умеешь. Как будто тот первый раз так единственным и остался.
Она закусила губу, едва сдерживая слезы – так обидно было это слышать. И ведь не похоже было, что ему так уж плохо. А с другой стороны, на что обижаться – все правда. Ни черта не умеет. Барсик, конечно, приятная компания, но в плане опыта ничем не лучше Олега. Разве что можно об этом не прямо в лоб лепить. Как будто она виновата.
Видимо, все это было так явно написано у нее на лице, что Стас рассмеялся и наклонился над ней, рывком
В линзах, в отличие от очков, Алена все-таки видела не так отчетливо. Как будто немного не в фокусе. Немного призрачно. Как будто стояла в темной комнате и смотрела на метель за окном. На свет фонаря в снежной мгле. А за спиной играла тихо любимая песня – грустная, с мягкими, как кошачьи лапы, басами и рваным ритмом. И все это напоминало о том самом первом разе. Не единственном – но все равно… единственном.
Стас продолжил черту – но только теперь пунктиром, легко и остро касаясь языком шеи, груди, живота. Резко развел ее ноги и так же остро дотронулся языком до клитора – поставил точку в конце фразы. Алена зажмурилась, и ей вдруг показалось, что она исчезла – сжалась в ту самую точку, став плотным, тяжелым сгустком пульсирующего наслаждения.
– Посмотри на меня! – низкий голос был как те самые кошачьи лапы, ласкающие и царапающие.
Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, который захотелось вдруг как-то назвать, определить – настолько он был волнующим. «Развратный»? Нет, слишком грубо. «Грешный» - вот так лучше. Была в этом запретная сладость. То, чего так хочешь, хотя и боишься в этом себе признаться. Часто и быстро дыша приоткрытым ртом, Алена смотрела, не отрываясь, как его язык ласкает другой язычок. Она снова и снова ловила взгляд Стаса, и по ее телу прокатывались жаркие волны…
– Уже четыре, - сказал он, дотянувшись до телефона. – Прости, но мне придется тебя выставить. В душ пойдешь? Полотенце чистое возьми в тумбочке.
Теплые струи смывали с кожи прикосновения его рук, губ, его запах, и Алене вдруг показалось, что она растворится в воде без остатка и утечет вслед за ними в сливную трубу.
Когда она вышла из ванной, Стас сидел на кровати, в джинсах, но без рубашки, о чем-то задумавшись. Алена стояла и смотрела на него – так цепко, как будто хотела унести с собой. Вопрос вертелся на языке, но задать его казалось просто чудовищным, невозможным.
– Ну спроси, - он поднял голову. – Ведь хочешь же?
– Мы еще увидимся? – послушно и обреченно спросила она.
– Соврать?
Она покачала головой, чувствуя внутри сосущую пустоту.
– Не знаю, Алена. Не подумай, что хочу как-то тебя зацепить покрепче. Я в эти игры не играю. Просто не знаю. Не знаю, хочу ли. Не знаю, надо ли это мне.
– Мой телефон у тебя есть, - она повернулась и вышла в прихожую. Быстро оделась, взяла сумку с подзеркальника, повернула замок. Хотелось хлопнуть дверью, но прикрыла тихо.
Уже
Не реви, Туманова, приказала она себе. Линзу смоешь. Он позвонит…
8.
– Нет, господа гусары, - сказал Стас, когда дверь за Аленой закрылась. – Я в эти игры не играю.
Он взял телефон и закинул ее номер в черный список.
Хотелось набухаться в дым. Но, во-первых, надо было ехать в клуб. А во-вторых, Стас старался не пить в дрянном настроении. Потому что становилось только хуже. Он встал, набросил на кровать покрывало, удивился, что зачем-то натянул джинсы прямо на голое тело, и пошел в ванную.
Влажное синее полотенце висело на трубе сушилки. Стас взял его, зачем-то поднес к лицу, как будто хотел почувствовать запах Алены. Но оно пахло… мокрым полотенцем, только и всего.
Ну что, принц долбанный? Из сказки, твою мать! Захотелось все рассказать, да? Так она и сама тебя узнала. Что ж ты не закончил эту сказочку охуительным финалом? Про мамочку – добрую фею, которая ей этого принца купила? Жалко стало? Жалко у пчелки в попке. Или сам повелся? Как же, за столько лет впервые реально захотел телку, а не просто отодрал за деньги. Где бы это записать?
Разумеется, он ее помнил – все эти два года. Не вспоминал, нет. Но и не забыл. Да и как забудешь, если приходилось по два-три раза в месяц трахать ее мамочку. Плюс то забавное обстоятельство, что это была единственная девственница в его богатом сексуальном багаже. Не то чтобы Стас придавал данному обстоятельству какой-то сакральный смысл – и все же было в этом нечто… особое.
Тем не менее, пока он не увидел Алену снова, она была просто фактом биографии. Каких только странных клиенток у него не было. Но тогда что произошло, когда он встретился с ней взглядом и узнал ее?
Все, Стасик, проехали! Хватит сопли жевать, истеричка!
Он встал под душ, такой горячий, который только можно было терпеть, потом пустил ледяную воду – и снова горячую. Пока все тело не начало гореть, словно живьем содрали кожу. И еще добавил, растершись полотенцем. Стало легче.
Одевшись, Стас подхватил с подзеркальника ключи от лярвы и спустился вниз. Сел в машину, завел двигатель, включил радио. Настроенное «Питер-FM» само собой перескочило на «Ретро».
Нет, ты не для меня.
Как бабочка огня,
Тебя я не миную.
Не устою сейчас пред тобой.
Ты падший ангел мой,
Но я люблю другую.
Стас выругался, выключил радио, но строчки песни прочно засели в голове, повторяясь снова и снова.
Нет, он не любил другую. Он вообще никого не любил и не хотел любить. Какая может быть любовь у того, для кого женщины – источник дохода? Любить одну – и трахать других, чтобы было на что водить ее в рестораны и дарить подарки? Даже при всем его цинизме это было бы уже слишком. Бросить все ради одной и стать мальчиком-зайчиком? Вести танцевальный кружок в доме культуры? Даже не смешно ни разу.